Беру карту Канады и вижу озеро ЧЕРЧИЛЛЬ и реку ЧЕРЧИЛЛЬ, уж это-то имя всем нам памятно. Был такой человек, очень шумно проживший жизнь.

Смотрю на Мировой океан — замечаю остров МАВРИКИЙ, так он назван в память одного из герцогов Оранских, Морица, а точнее, его «небесного патрона» — святого Мориса, Маврикия.

Еще чаще это бывает с поселениями. Город МЕЛЬБУРН — фамилия высокородного лорда. Город СИДНЕЙ — фамилия другого лорда, премьер-министра Англии в конце XVIII века…

Погодите, а у нас? Вот: город ВЛАДИМИР…

Оно и так, и не так. Во дни основания города, в начале XII века, он (по древним документам) получил имя ВОЛОДИМЕРЬ… В чем разница?

Она существенна. Владимир — существительное, Володимерь — отыменное прилагательное с суффиксом принадлежности на конце. Значило оно «Владимиров» (город). Это понятно: основан Владимир Владимиром Мономахом.

Русский язык обладает очень сложной морфологией. Наше личное имя по самому составу своему, по своей форме чаще всего резко отличается от наших же фамилий. Иван — явное имя, Иванов, Иваненко, Ивановский — фамилии.

У других народов может быть и не так. Был Георг Вашингтон, первый президент США. Вашингтон — тут фамилия. Был Вашингтон Ирвинг — знаменитый английский писатель. Здесь Вашингтон — имя. Есть город ВАШИНГТОН, столица США. Увидев на листе бумаги написанное отдельно слово «Вашингтон», англичанин затруднится сказать вам, что оно собою представляет.

А вы, прочтя три слова: кузнец, Кузнецов, Кузнецовка, сразу пальцем покажете — где слово, где фамилия, где название деревни, и чаще всего не ошибетесь. Вы узнаете это по типичным суффиксам имен. По их форме.

Поэтому нам труднее, чем, скажем, англичанам, беззаботно превращать, ни в чем их не изменяя, личные имена в географические и наоборот. И все же, особенно в теперешние времена, мы так иной раз поступаем.

Во дни, когда Владимир Мономах основал город на Клязьме, ему, вероятно, в голову не пришло бы назвать его просто Владимир или Володимир. Поселок, естественно, получил имя-указатель: чей городок? Володимерь, то есть Владимиров.

Века спустя форма слова изменилась. Стало уже возможно иной раз назвать место и просто так, самим именем существительным в именительном падеже.

А в наше время мы, может быть отчасти под влиянием западных, иноязычных примеров, стали с такими названиями обращаться довольно свободно. Я полагаю, вы и без меня слыхали о совершенно исключительном случае, о русском населенном пункте с человеческим именем и отчеством. Я говорю о всем известной железнодорожной станции ЕРОФЕЙ ПАВЛОВИЧ в Читинской области, на 6693-м километре от Москвы.

Загадочного ничего нет: имя дано станции и поселку при ней в честь и память славного путешественника XVIII века, казака Ерофея Павловича Хабарова, того же, чье имя носит и город ХАБАРОВСК.

«Крестины» произошли на рубеже XIX и XX веков, когда строился Транссибирский железный путь. Столетием раньше подобное название навряд ли закрепилось, даже если и было бы дано. А теперь появились новые средства для такого насильственного закрепления. Сегодня название придумали путейцы, завтра его по приказу свыше занесли в перечень новых станций, послезавтра всюду пошли письма с этим именем на штемпелях… Потом оно появилось в газетах, замелькало на багажных накладных, в ведомственной переписке, во множестве справочников, на тысячах официальных бумаг… Как же ему было не утвердиться, даже вопреки всем привычкам и обычаям чисто русской топонимии?

И все же посмотрите: укрепилось, но — как исключение. Живет. Но образцом и типом для других географических имен так и не стало.

Есть у нас город, названный в честь путешественника Пржевальского, так он зовется ПРЖЕВАЛЬСК, а не Николай Михайлович. На карте полярного океана вы найдете остров ИСАЧЕНКО — в честь академика-микробиолога, — так ведь не Борис Лаврентьевич. У Владивостока есть поселок ПОСЬЕТ — был такой достойный памяти адмирал. Но и он — Посьет, а не Константин Николаевич.

Как ни приятно нам это добродушное, чуть-чуть запанибратское имя станции, оно осталось единственным на всей карте нашей страны топонимическим курьезом. Редкостью.

А вот простые отфамильные названия распространились после Октября достаточно широко. Город КАЛИНИН, город КИРОВ, город КУЙБЫШЕВ…

Иногда в прессе поднимается спор: резонно ли вливать новое вино в старые мехи — города и веси, возникшие в XII, XIII, XIV веках, заново называть именами героев века XX?

Я думаю, спор неразумен по поводу всего того, что уже было сделано в первые десятилетия после революции. В топонимике есть свое право давности: имя, прожившее полвека, вполне приравнивается в сознании народа к тому, которое существует пять веков. Еще раз распереименовывать такие города и села явно недопустимо.

А вот в дальнейшем со всяческими переименованиями следовало бы поступать как можно деликатнее и осторожнее.

Менять названия мест можно только в исключительных случаях, если точно установлено, что старое имя, так сказать, общественно-равнодушно, что с ним не связано никаких прочных исторических памяток, что оно невыразительно, плоско, незначимо. Мы столько закладываем и строим новых городов, поселков, станций, их вполне хватит для сотен воистину созвучных нашей эпохе новых горделивых имен.

Во-вторых, нельзя забывать вот чего. Создавать на карте страны топонимические мемориальные доски можно только в тех случаях, когда речь идет о людях поистине всенародной и вечной славы, о великих людях и великих событиях.

Когда народ твердо знает, что, сколько бы ни прошло десятилетий и столетий, имя этого человека будет по-прежнему восприниматься с тем же благоговением и восторгом, с каким воспринимает его сам народ сейчас, — он охотно врежет его в великую мраморную доску географической карты, придав его городу, столице, площади, проезду.

Любой новорожденный город можно сегодня назвать именем Юрия Гагарина, на всей земле не найдется ни одного несогласного. Еще бы: можно поручиться — сколько бы ни прошло веков, имя его не изгладится из памяти человечества, как не изглаживаются из нее имена Колумба, Галилея, Ньютона. Нет, собственно, даже надобности закреплять его в топониме: оно сохранится и без того, само по себе. Но потому-то и приличествует ему остаться и на карте.

Ошибается тот, кто думает, что славу человека можно искусственно законсервировать топонимическим путем. Она не померкнет в имени места лишь тогда, когда и без него пребудет нетленной.

Помните стихотворение Бунина:

Такие безымянные останки славы печальны. И все же, на мой взгляд, еще грустнее, когда натыкаешься на памятник, сохранивший только одно имя, но утративший самую душу свою — воспоминание о личности.

В 1944 году в Бухаресте мне довелось побывать на ШОССЕ КИСЕЛÉФФ, довольно красивой улице. Название заинтриговало меня: русское имя в Румынии! Но никто из румын не смог объяснить мне, кем он был, увековеченный в топониме человек. «Какой-то генерал, кажется…» — отвечали мне.

Потом я дознался. Да, был такой николаевский генерал, граф, министр, Павел Дмитриевич Киселев. Он заслужил себе уважение не только дома, но и в полуосвобожденных тогда от турок Молдавии и Валахии. И в его честь была наречена широкая улица от площади Виктории до улицы Поповича.

Горькое чувство шевелилось во мне, когда я стоял там под зелеными акациями. Смерти в данном случае не удалось «украсть имя». Но всю остальную память о человеке она «унесла на черном скакуне». А почему? С топонимической памятью шутки плохи: она по-своему мстит тому, кто ее не достоин…

Я отвлекся. Мне сейчас придется вернуться к очень важному разделу в топонимике любой страны и народа и как бы вопреки сказанному поговорить как раз об отыменных названиях мест.