Быстрота ног для многих зверей — основ­ное средство спасения от врага. Но не только: есть еще и маневр, лишающий преследовате­ля одного из его основных «козырей» — ско­рости. Когда небольшая газель Томпсона что есть сил удирает от гепарда, она ведь никог­да не бежит по прямой: резкие повороты, не­ожиданные броски из стороны в сторону дают ей значительные шансы выйти победительни­цей из этой быстротечной гонки «не на жизнь, а на смерть».

А тушканчики к этому приспособили еще и свой длинный хвост, украшенный на конце черно-белым «знаменем» из удлиненных во­лос. Удирающий гигантскими прыжками зве­рек бросается в одну сторону, хвостовое «зна­мя» на отмашке отлетает в другую, степная лисичка-корсак бросается в ту сторону, кото­рую «указал» ей мелькающий перед носом белый «маячок» — кончик хвоста, а... добы­чи там нет, она удирает в совсем другом на­правлении.

Верх хитроумия по части всяческих об­манных маневров, вводящих хищника в пол­ное недоумение и замешательство, выказыва­ет самый обыкновенный заяц, даром что тру­сишка. И ведь что удумал длинноухий: он не ждет, когда лиса или рысь погонятся за ним, чтобы показать им свои придумки и насмеять­ся над незадачливым хищником. Заранее, когда еще возвращается с ночной кормежки, так заплетет-запутает косой свои следы, что собака, обладающая незаурядным чутьем, не сразу сумеет отыскать на конце следовой до­рожки обладателя ступней, отпечатавшихся на земле или на пороше, — потому что нет у этой дорожки конца, а если и есть, то там нет зверька, а если он все-таки там, то притаился-прижался к земле, слился с пожухлой тра­вой или свежим снегом.

Вот заяц еще затемно возвращается с по­ля, изрядно попасясь на зрелых овсах. Корот­кими, неспешными прыжками в призрачном предрассветье он направляется к своей излюб­ленной залежке, то и дело приседая на миг, чтобы оглядеться и прислушаться. Но кто же пойдет прямо к дому? — и косой петляет у хо­дит кругами, неоднократно пересекая свой собственный след. Ни глазами, ни носом — ведь все петли проложены, считай, одновре­менно и потому выглядят и пахнут одинако­во— ни за что не разобраться в этом голово­ломном кружеве заячьих отпечатков. Да даже если и разобраться: ведь пока преследователь будет распутывать все эти «автографы», он так нашумит, что вся окру­га будет оповещена — внимание, хищник!

Но всё это — то ли будет, то ли нет. А пока что длинноухий только прокладывает свою стеж­ку-дорожку. Вдруг он ос­тановился, развернулся и... несколько метров прошел по своим собственным следам, ставя лапки точно в только что оставленные отпечат­ки. Это особый прием, называемый «сдвойка»: заяц «двоит», «сдваивает след» в расчете на то, что лиса, вся захваченная свежим запахом близкой добычи, сгоряча затопчет двойную следовую дорожку — и тогда уже никаких концов не найти.

Но и это еще не всё: вернувшись немного назад, заяц резким, сильным прыжком на 2-3 метра улетает в сторону от своего следа, снова оборвав его. Это — «скидка». Ай да ко­сой! Ведь сколько кругов должна сделать иду­щая по следу хищница, чтобы случайно натк­нуться на начало новой заячьей дорожки и во­зобновить преследование. А ведь все эти «за­ячьи хитрости» длинноухий применит не раз и не два, прежде чем заберется в гущу кустов и уляжется на дневной отдых.

Но и здесь он не прост. Вблизи лежки все­гда есть путь отхода — открытая полянка, до­рога или тропа, нередко проложенная самим зайцем в переплетениях кустов и бурьяна. Длинноухий зверек обязательно ляжет головой в эту сторону: это и обзор, и возможность, взо­рвавшись мгновенным прыжком, уйти от врага, все-таки добравшегося до заячьего убежища.