И все-таки природа справедлива: обделяя одни свои творения цветовым зрением, она награждает их невероятной способностью чу­ять самые разные запахи. Взять ту же собаку: она живет в невероятно «красочном», со мно­жеством оттенков мире запахов, совершенно недоступном нам, людям.

Для каждого животного определенный за­пах, присущий только ему, — это своего рода «паспорт», опознавательная метка. Обратите внимание, как ведет себя собака, когда вы гу­ляете с ней в парке. Она все время что-то вы­нюхивает на земле, на кустиках, у оснований стволов деревьев. Это она ищет пахнущие «вес­точки» от своих приятелей, которые гуляли здесь до нее, — капельки мочи. И пес норовит непременно оставить свою, чтобы и про него все пробегающие собаки знали: «здесь был Рекс!» Поэтому не нужно на прогулке без кон­ца дергать вашу подопечную за поводок: об­мен такими своеобразными «визитками» — очень важная часть собачьей жизни, напол­ненной запахами.

Вообще нюх собаки — удивительная вещь. Она может идти по следу 2-3-дневной давнос­ти, когда, казалось бы, все запахи должны были уже давно улетучиться. Эта ее особенность на все сто процентов используется чело­веком: есть розыскные собаки-ищейки, собаки-пограничники и собаки-таможенники, всевозможные охотничьи собаки. Но вот что интересно: из-за того, что четвероногий охот­ник при отыскании добычи руководствуется запахами, а со зрением у него плоховато, столько случается осечек! Преследует гончак зайца по «горячему следу», а тот вдруг дела­ет полутораметровую «скидку» да и затаива­ется в кустах. Несчастный пес крутится во­круг да около, подвывая с досады, и не может найти ни оборванный след, ни зайца, хотя он тут, совсем рядом...

Выдающийся нюх и у медведей. В пору плодоношения приморского кедра белогрудый медведь забирается на вершину водораздель­ного хребта и внимательно внюхивается в за­пахи осенней тайги, поводя из стороны в сто­рону головой. «Поймав» носом струю воздуха, наполненную ароматом зрелых шишек, он бе­зошибочно направляется к участку леса, изо­билующему поспевшими орехами, постоянно втягивая воздух ноздрями. Но и по прибытии на место его носу находится работа: зверь пре­красно распознает с земли по запаху, есть или нет в кроне дерева зрелые шишки. Действи­тельно, какой смысл трудиться и забираться наверх, если есть риск остаться голодным?

О чутье животного можно отчасти судить по размерам и подвижности его носа. Глядя на слона, разве можно усомниться в том, что он — настоящий «нюхач»? Когда стадо этих животных шествует к новому водопою по ис­сушенной солнцем саванне, они время от вре­мени останавливаются, и все поднимают вверх хоботы — словно маленькие перископы торчат над бугристыми серыми спинами. Это слоны «ловят» свежие струйки воздуха, гово­рящие о том, что впереди, скорее всего, их ждет озерцо с еще не высохшей водой. Уточ­нив направление движения, гиганты снова пускаются в путь, мерно переставляя столбо­образные ноги и покачивая на этот раз опу­щенными хоботами. А малыши-слонята, чтобы не отстать от взрослых, цепляются хоботами за их хвосты — так и передвигается этот кара­ван сутки, а то и двое, пока не достигнет воды.

Но — не бывает правил без исключений. У насекомоядных чуть ли не половина головы приходится на хоботок, подвижный, вездесу­щий. Но не все они могут похвастаться хоро­шим нюхом. Крот, тот, действительно, про­кладывая свои кормовые ходы под луговыми дерновинами, способен учуять червяка через слой почвы!

Совсем другое дело — землеройка-белозубка. Крошечный зверек, занятый поиском пищи, постоянно ворошит лесную подстилку, роется в рыхлой почве, подныривает под опавшую ли­ству, распластывается под корнями и ветками... При этом затраты времени и энергии несоизме­римы с результатом. Землеройка не обращает никакого внимания на движущихся насеко­мых, пробегая всего в нескольких сантиметрах от них. Более того, она не реагирует даже на кузнечиков, преспокойно стрекочущих рядом с ее гнездом. Лишь буквально уткнувшись но­сом в свою потенциальную жертву, зверек хватает добычу: суета венчается успехом.