У писателя Плутарха есть сочинение под
заглавием «Пир семи мудрецов». Там описывается, как однажды Периандр,
управлявший Коринфом, созвал у себя всех мудрецов и других ученых мужей,
как они угощались и вели между собою умные речи.
Среди гостей были двое, с которыми мы скоро
познакомимся поближе: скиф Анахарсис и фригиец Эзоп — дикарь-мудрец и
раб-мудрец. Грекам приятно было оттенять высокую мудрость своих знатных
законодателей простым здравым смыслом пришельца из варваров и выходца из
народа.
Повод для беседы был такой. Эфиопский царь и
египетский царь спорили за одну пограничную область; и вот, чтобы не
воевать, они решили состязаться, задавая друг другу загадки. Египтянин
задал девять вопросов: что всего старше, что всего прекрасней, что всего
больше, что всего разумней, что всего неотъемлемей, что всего полезнее,
что всего вреднее, что всего сильнее и что всего легче? Эфиоп ответил:
«Старше всего время; прекраснее всего свет; больше всего мироздание;
разумнее всего истина; неотъемлемей всего смерть; полезнее всего бог;
вреднее всего демон; сильнее всего удача; легче всего сладость».
Периандр спросил гостей: «Удачные это ответы или нет?»
Мудрецы порассуждали и решили — не очень
удачные. Нельзя сказать, что время всего старше: ведь время есть и
прошедшее, и настоящее, и будущее, причем будущее, несомненно, моложе
настоящего. Нельзя сказать, что удача всего сильнее: ведь то, что крепко
и сильно, не бывает так изменчиво. Нельзя далее сказать, что смерть
всего неотъемлемей: в тех, кто жив, смерти нет.
«А как же ответить лучше?» И Фалес
Милетский ответил так: «Старше всего — бог, ибо он вечен. Прекраснее
всего — мир, ибо в нем все согласованно и стройно. Больше всего —
пространство, ибо в нем мир, а в мире все остальное. Разумнее всего —
время, ибо оно всему учит. Неотъемлемей всего — надежда, ибо она есть и у
тех, у кого больше ничего нет. Полезнее всего — добродетель: с нею все
на свете хорошо. Вреднее всего — порок: с ним все на свете плохо.
Сильнее всего — неизбежность: она всем властвует. Легче всего — мера:
без меры даже наслаждение бывает в тягость».
Ответы понравились; тогда Периандр попросил
каждого ответить на три вопроса: каким должен быть дом, каким должен
быть город и каким должен быть правитель?
На вопрос, какой дом — лучший, Солон
ответил: «Тот, где добро приобретается без несправедливости, сохраняется
без недоверчивости и тратится без раскаянья». Питтак ответил: «Где нет
ни потребности в излишнем, ни нехватки в необходимом». Хилон ответил:
«Где хозяин — как мудрый царь». Биант ответил: «Где хозяин ведет себя по
доброй воле точно так же, как вне дома — по воле закона». Клеобул
ответил: «Где хозяина больше любят, чем боятся». А Фалес ответил: «Где
хозяину не о чем заботиться». Что сказал скиф Анахарсис, вы узнаете на
следующей странице.
И Периандр, послушав, сказал: «Видно,
недаром говорят: кто-то Ликургу посоветовал устроить в Спарте
народовластие, а Ликург ответил: „Сперва сумей устроить народовластие в
собственном доме!"»
На вопрос, какой город — лучший, Солон
ответил: «Тот, где обидчика требует к ответу не только обиженный, но и
необиженный». Фалес ответил: «Где нет ни слишком бедных, ни слишком
богатых». Анахарсис ответил: «Где лучшее воздается добродетели, худшее —
пороку, а все остальное — поровну». Питтак ответил: «Где дурным людям
нельзя править, а хорошим нельзя не править». Биант ответил: «Где закона
боятся больше, чем правителя». Клеобул ответил: «Где порицания боятся
больше, чем закона». А Хилон ответил: «Где больше слушают законы, чем
ораторов».
И Периандр, послушав, сказал: «Видимо, значит это, что народовластие тем лучше, чем больше похоже оно на единовластие!»
Наконец, на вопрос, какой правитель —
лучший, Фалес ответил: «Тот, который сможет дожить до старости и умереть
своей смертью». Хилон ответил: «Тот, который думает не о смертном, а о
бессмертном». Питтак ответил: «Тот, кто приучит подданных бояться не
его, а за него». Анахарсис ответил: «Кто всех более разумен». Клеобул
ответил: «Кто всех менее легковерен». Биант ответил: «Кто дает пример
покорности законам». А Солон ответил: «Кто сам отречется от своего
единовластия».
И Периандр, послушав, сказал: «Видимо, значит это, что и единовластие тем лучше, чем больше похоже на народовластие?»
«Мера — важнее всего!» — ответили ему мудрецы.
Анахарсис, мудрец-дикарь
Анахарсис, восьмой при семи мудрецах,
был скиф. Скифы жили в причерноморских степях: одни кочевали, другие
сеяли хлеб и продавали в греческие города. Анахарсис был сын скифского
царя, он часто бывал в греческих городах на Черном море. Ему нравилось,
как живут греки; он построил себе в их городе дом, подолгу там жил,
носил греческое платье и молился греческим богам. Скифы, узнав про это,
возроптали, и однажды, когда Анахарсис устроил праздник греческим богам
не дома, а в степи, они убили его стрелой из лука.
Этот Анахарсис, говорят, ездил в Грецию,
был учеником Солона и своею мудростью вызывал всеобщее удивление. Он
явился к дому Солона и велел рабу сказать хозяину, что скиф Анахарсис
хочет видеть Солона и стать ему другом. Солон ответил: «Друзей обычно
заводят у себя на родине». Анахарсис сказал: «Ты как раз у себя на
родине — так почему бы тебе не завести друга». Солону это понравилось, и
они стали друзьями.
Грекам казалось смешно, что скиф занимается
греческой мудростью. Какой-то афинянин попрекал его варварской родиной;
Анахарсис ответил: «Мне позор моя родина, а ты позор твоей родине».
Смеялись, что он нечисто говорит по-гречески; он ответил: «А греки
нечисто говорят по-скифски». Смеялись, что он, варвар, вздумал учить
мудрости греков; он сказал: «Привозным скифским хлебом вы довольны; чем
же хуже скифская мудрость?» Смеялись: «У вас нет даже домов, одни
кибитки; как же можешь ты судить о порядке в доме, а тем более — в
государстве?» Анахарсис отвечал: «Разве дом — это стены? Дом — это люди;
а где они живут лучше, можно и поспорить».
Скифы живут лучше, говорил Анахарсис,
потому что у них все общее, ничего нет лишнего, каждый довольствуется
малым, никто никому не завидует. «А у вас, греков, — продолжал он, —
даже боги начали с того, что поделили весь мир: одному небо, другому
море, третьему подземное царство. Но землю даже они не стали делить: ее
поделили вы сами и вечно из-за нее ссоритесь».
Его спрашивали: «Правду ли говорят, что вы,
скифы, умеете ходить по морозу голыми?» Анахарсис отвечал: «Ты ведь
ходишь по морозу с открытым лицом? Ну вот, а у меня все тело — как
лицо».
В греческой жизни он больше всего удивлялся
мореходству и вину. Узнав, что корабельные доски делаются толщиной в
четыре пальца, он сказал: «Корабельщики плывут на четыре пальца от
смерти». На вопрос, кого на свете больше, живых или мертвых, он
переспросил: «А кем считать плывущих?» На вопрос, какие корабли
безопаснее — длинные военные или широкие торговые, он ответил:
«Вытащенные на сушу».
О вине он говорил: «Первые три чаши на пиру
— это чаша наслаждения, чаша опьянения и чаша омерзения». А на вопрос,
как не стать пьяницей, он сказал: «Почаще смотреть на пьяниц».
Его спросили, что ему показалось в Греции
самым удивительным. «Многое, — ответил он. — То, что греки осуждают
драки, а сами рукоплещут борцам на состязаниях; осуждают обман, а сами
устраивают рынки нарочно, чтобы обманывать друг друга; и что в народных
собраниях у них вносят предложения люди умные, а обсуждают и утверждают
люди глупые».
И когда Солон гордился своими законами,
Анахарсис говорил: «А по-моему, всякий закон похож на паутину: слабый в
нем запутается, а сильный его прорвет; или на канат поперек дороги:
маленький под него пролезет, а большой его перешагнет».
Так, чтобы не зазнаваться в своей мудрости, семеро мудрецов оглядывались на скифа Анахарсиса. |