Аристипп учился наслаждаться. А другой
ученик Сократа, по имени Антисфен, восклицал: «Лучше безумие, чем
наслаждение!» А потом, успокоившись: «Презрение к наслаждению — тоже
наслаждение».
Из всего, что говорил Сократ, он лучше
всего запомнил: «Как приятно, что есть столько вещей, без которых можно
обойтись!» Наше тело — в рабстве у потребностей в еде, питье, тепле и
отдыхе, а наша мысль свободна, как бог. Так будем же держать тело, как
раба, в голоде и холоде — и тем упоительнее будет наслаждение свободой
духа, единственное истинное удовольствие — не чета аристипповским!
Настоящему мудрецу ничего не нужно и никто не нужен, даже сограждане;
одинокий, он бродит по свету, кормясь чем попало, и показывает всем, что
телом он нищий, а по сути — царь. Если у Аристиппа была философия
прихлебателя, то у Антисфена — философия поденщика, который живет на
случайные гроши, но горд своей законной свободой.
Вот к этому Антисфену пришел однажды
учиться коренастый бродяга из черноморского Синопа по имени Диоген, сын
фальшивомонетчика. Антисфен никого не хотел учить; он замахнулся на
Диогена палкой. Тот подставил спину и сказал: «Бей, но выучи!»
Удивленный Антисфен опустил палку, и Диоген стал его единственным
учеником.
О чем Антисфен говорил, то Диоген сделал.
Он бродил по Греции босой, в грубом плаще на голое тело, с нищенской
сумой и толстой палкой. Всего добра была у него только глиняная чашка,
да и ту он хватил о камень, увидев однажды, как какой-то мальчик пил у
реки просто из ладоней. В Коринфе, где он бывал чаще всего, он устроил
себе жилье в круглой глиняной бочке — пифосе. Ел на площади, на виду у
всех, переругиваясь с мальчишками: «Если можно голодать на площади, то
почему нельзя и есть на площади?» Кормился подаянием, требуя его, как
должного: «Если ты даешь другим — дай и мне, если не даешь — начни с
меня». Кто-то хвалил подавшего Диогену милостыню; «А меня ты не хвалишь
за то, что я ее заслужил?» — рассердился Диоген. Кто-то дразнился, что
хромым и слепым милостыню подают, а философам нет; Диоген объяснил: «Это
потому, что люди знают: хромыми и слепыми они могут стать, а философами
никогда». Ему говорили: «Ты живешь как собака». Он отвечал: «Да:
давшему виляю, на недавшего лаю, недоброго кусаю». «Собачьими
философами» прозвали Диогена и его учеников, по-гречески — «киниками», и
до сих пор слово «циник» значит «бесстыдный злой насмешник». А
знаменитый Платон, когда его спросили о Диогене, ответил коротко: «Это
взбесившийся Сократ».
Диоген мыл у ручья коренья себе для еды;
Аристипп сказал ему: «Умел бы ты водиться с тиранами — не пришлось бы
тебе мыть коренья». Диоген ответил: «Умел бы ты мыть коренья — не
пришлось бы тебе водиться с тиранами».
Он ходил по улицам среди дня с фонарем и
кричал: «Ищу человека!» Его спрашивали: «И не нашел?» — «Хороших детей
нашел в Спарте, хороших мужей — нигде». Однажды его захватили пираты и
вывели продавать в рабство. На вопрос, что он умеет делать, Диоген
ответил: «Хороших людей» — и велел глашатаю: «Объяви: не хочет ли кто
купить себе хозяина?» Его купил коринфянин Ксениад; Диоген сказал ему:
«Теперь изволь меня слушаться!» Тот опешил, а Диоген пояснил: «Если бы
ты был болен и купил себе врача, ты бы ведь его слушался?» Ксениад
приставил его дядькой к своим детям, Диоген воспитывал их по-спартански,
и они в нем души не чаяли.
Ему говорили: «Ты изгнанник». Он отвечал:
«Я — гражданин мира». — «Твои сограждане осудили тебя скитаться». — «А я
их — оставаться дома». Кто гордился своим чистокровным знатным родом,
тому он говорил: «А любой кузнечик еще тебя чистокровнее». Кто дивился,
как много висит в храме Посейдона приношений от пловцов, спасенных богом
от кораблекрушений, тому он напоминал: «А от неспасенных было бы в сто
раз больше». Кто-то совершал очистительную жертву — Диоген сказал: «Ты
не думай, очищение заглаживает дурные поступки не больше, чем
грамматические ошибки». А когда на Коринф напали враги и граждане,
толкаясь и гремя оружием, побежали на городские стены, то Диоген, чтоб
его не попрекнули праздностью, выкатил на вид свою бочку и стал катать
ее и стучать в нее.
Над ним смеялись, но его любили. И когда
коринфские дети из озорства разломали его бочку, то коринфские граждане
постановили: детей высечь, а Диогену выдать новую бочку.
Он дожил до дней Александра Македонского.
Когда Александр был в Коринфе, он пришел посмотреть на Диогена. Тот
лежал и грелся на солнце. «Я Александр, царь Македонии, а скоро и всего
мира, — сказал Александр. — Что для тебя сделать?» — «Отойди в сторону и
не заслоняй мне солнце», — ответил Диоген. Александр отошел и сказал
друзьям: «Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном».
Умер Диоген будто бы в тот же самый день,
что и Александр в далеком Вавилоне. Почувствовав приближение конца, он
притащился на городской пустырь, лег на краю канавы и сказал сторожу:
«Когда увидишь, что не дышу, столкни в канаву, пусть братцы-псы
полакомятся». Но коринфяне отняли у сторожа тело Диогена, похоронили с
честью, над могилой поставили столб, а на столбе — мраморного пса. |