Присоединение Малороссии - это важное, так давно желаемое русскими событие - случилось очень кстати, чтобы рассеять горестные чувства доброго государя: сердце его страдало от беспокойств и неприятностей, почти беспрестанно происходивших в последние десять лет между подданными его. Началось несчастьями, происшедшими от исправления церковных книг. Вы можете представить себе, друзья мои, что нелегко было царю видеть, как народ его погибает от своего упрямства, как суеверы, умирая в мучениях, говорили, что настало гонение на христиан православных, что они с радостью переносят это гонение и ожидают, что дети их сделают то же. Ожидания их, к сожалению, исполнились: даже до сих пор, когда прошло почти двести лет после того, есть еще люди, следующие их правилам, и не только во многих губерниях наших, но даже и здесь, в Петербурге, вы найдете этих упрямцев. Добрые государи наши не преследуют и не наказывают их, но стараются кротостью и просвещением показать им заблуждение их. Это производит такое хорошее действие, что с каждым годом число их уменьшается, и можно основательно надеяться, что со временем все эти бедные, ослепленные суеверием братья наши соединятся с нами снова в одной церкви.

Мы можем уже равнодушно смотреть на мирные секты их, но не таковы они были при царе Алексее Михайловиче, и потому не удивительно, что споры их очень озабочивали доброе сердце его. Почти в то же время должен он был испытать новое огорчение: война с Польшей и Швецией стоила так дорого, что почти вся казна истощилась, и первые бояре царя посоветовали ему наделать медных денег и дать им ту же цену, по какой ходили серебряные. Это шло хорошо, пока все вещи продавались по-прежнему, но как только некоторые из тех же самых бояр начали пользоваться случаем и собирать все серебряные деньги к себе, а в обороте оставлять только одни медные, то все вздорожало и от этого весь народ взволновался. Только одно благоразумие и правосудие государя остановили новые несчастья, какие могли произойти от этого смятения он увидел, как неоснователен был совет бояр, и отменил употребление медных денег. Все успокоилось.

Вскоре Алексей огорчен был таким человеком, от которого менее всего мог ожидать этого Поверите ли вы, милые читатели, что этот человек был патриарх Никон - этот умный, этот добродетельный Никон, прекрасным качествам которого мы так недавно удивлялись? Да, трудно поверить, но, к сожалению, это была правда! Патриарх сделался так горд, что захотел быть более самого царя, и не только иногда спорил с ним, но даже явно не хотел исполнять тех повелений, какие государь отдавал, не спросив его мнения или совета Царь, помня прежние заслуги патриарха, прощал его дерзости, но уже менее стал ценить его Это так рассердило Никона, что он самовольно отказался от своего высокого звания, оставил все дела и уехал за 46 верст от Москвы, в любимый свой Воскресенский монастырь. Здесь жил он несколько лет, не соглашаясь ни на какие просьбы всего духовенства и почти всей России, умолявшей его вступить в прежнюю должность Наконец терпение Алексея кончилось, и Никон был предан суду Для этого важного дела вызвали из Греции двух патриархов Они решили, что гордый святитель за самовольное оставление своего места, за дерзость и неповиновение царю не может быть патриархом Торжественно, перед всем собранием судей сняли с него все знаки этого высокого достоинства и потом сослали в Ферапонтов монастырь на Белом озере.

Не думаете ли вы, друзья мои, что жестокое наказание открыло наконец глаза надменному Никону и заставило его раскаяться в своих поступках, так мало приличных для служителя Божия? О, вовсе нет! Он не выражал печали, когда снимали с него клобук и панагию, украшенные дорогими камнями Этого еще мало: он сказал в эту минуту греческим патриархам, что если они разделят между собою эти камни, то поправят свое бедное состояние невольников турецкого султана. А когда перед отъездом его в Ферапонтов монастырь великодушный государь, думая утешить участием своим горесть прежнего друга, послал ему с придворным чиновником денег, две шубы и разные, другие вещи, то этот гордый упрямец ничего не взял и сказал: «Никон ничего не требует».

Гордость его была одинакова и в ссылке, которая продолжалась пятнадцать лет, и уже не Алексей Михайлович, а сын его царь Шеодор позволил ему в 1681 году возвратиться в Воскресенский монастырь. Однако, не доехав до него, он умер по дороге.

Итак, вы видите, милые читатели мои, сколько горестей, одна за другой, терзали чувствительное сердце Алексея. Но это еще не все. Послушайте, какой новый удар поразил его. Вы знаете, как хорошо начинало уже устраиваться сухопутное войско его. Но знаете ли вы, чем занимался великий ум Алексея в то время, когда выписанные из чужих краев офицеры и генералы обучали русских воинов? Он занимался мыслью о будущем флоте. Такая мысль для государя, не имевшего еще ни одного корабля, была в полной мере смелой, высокой и блистательной Он предался ей с надеждой на успех, с каким-то предчувствием необыкновенной славы, назначенной Богом народу его, и русские гонцы полетели в Голландию, всегда славившуюся корабельным делом, за мастерами ч моряками

Между тем недалеко от московского города Коломны, в селе Дедилове, на берегах реки Оки, было приготовлено место для корабельной верфи. Ока, как известно, впадает в Волгу, а Волга - в Каспийское море, на котором царь хотел обновить первые корабли свои. Вот уже голландские мастера, главным из которых был капитан Бутлер, приехали, работы начались, и скоро широкая Ока приняла на голубые волны свои, еще незнакомые с тяжестью кораблей, русского «Орла» - так назывался первый большой корабль Алексея Михайловича. В то же время построено было несколько малых морских судов, и новая флотилия, удивляя все селения, мимо которых проходила, поплыла к Астрахани

Казалось, все обещало полный успех прекрасному началу: иностранные моряки, снарядившие молодой, можно сказать - новорожденный, флот России, были искусны и честны, русские матросы, ученики их, только что начавшие трудное ученье, возмещали неопытность свою пламенным усердием и удивительною понятливостью, свойственной русским. Но вообразите, милые друзья мои, чем кончились ожидания и царя, и почти всего народа: корабли и все суда, построенные в Дедилове, были сожжены одним разбойником, разъезжавшим по Волге и Каспийскому морю, - Разиным. Если вы хотите знать, кто был этот жестокий Разин, то скажу вам коротко, что он был донской казак, появившийся на Дону в 1667 году. Злодейства его были ужасны! Вы получите некоторое о них представление, когда узнаете, что он набрал обманом и угрозами до 200 тысяч человек войска, в котором по большей части были донские и малороссийские казаки, взял Астрахань, погубил мучительной смертью астраханского воеводу князя Прозоровского и все семейство его, ограбил кроме Астрахани города Царицын, Симбирск, Саратов. Долго нельзя было усмирить этого злодея, но наконец он был пойман и казнен.

Такое неожиданное разрушение предприятия, уже оконченного и стоившего бесчисленных трудов и издержек, могло бы привести в уныние человека слабого и нетерпеливого, но Алексей не лишился своей твердости и снова стал помышлять о деле, так безжалостно уничтоженном безбожным злодеем.

Но чтобы в полной мере показать вам, милые читатели, великую душу Алексея Михайловича, надобно рассказать о том, что сделал он в 1664 году с англичанами. В это время в Англии происходили ужасные дела: жители, по каким-то причинам недовольные королем своим Карлом I, по совету некоторых вельмож казнили его и признали над собой власть одного из главных убийц - Кромвеля, назвав его не королем, а протектором, т.е. покровителем Англии. Весь этот новый порядок был скоро разрушен, но судьба не вдруг наказала Кромвеля, и хотя он жестоко мучился беспокойством и страхом душевным, однако некоторое время пользовался славой и вскоре после смерти несчастного Карла, изгнав из Англии сына его и завладев властью, равнявшейся королевской, отправил послов ко всем европейским дворам, как обыкновенно делают это все государи, вступающие на престол, чтобы объявить о своем вступлении.

Эти посольства приняты были везде с великою честью: все боялись богатой и сильной Англии, у которой давно уже был самый лучший флот и самая значительная торговля. Итак, каждое государство для собственных выгод должно было хорошо принять важных лордов. Вот два из них с великолепной свитой подъезжали и к нашему отечеству, заранее мечтая о том лестном приеме, какой, вероятно, окажут им в государстве, только что начинающем входить в сношения с Европой и потому, верно, очень уважающем всех европейских посланников. Но как же ошиблись в своих расчетах эти важные господа! Как только царь Алексей Михайлович узнал, что они приехали в Архангельск, он послал им повеление не ехать далее и тотчас оставить его царство. Вот какими словами он приказал объявить им это повеление: «…что когда они своему королю осмелились голову отсечь, чего нигде на свете не слыхано, то царь русский никакого сообщения с ними иметь не хочет». Кроме того, почувствовав с этого времени величайшее презрение к англичанам, Алексей Михайлович отменил все торговые преимущества, какие даны им были в России царями Иоанном Васильевичем и Феодором Иоанновичем. Но этого еще недостаточно: благородное сердце его, справедливо ненавидя убийц, было исполнено нежнейшим состраданием к бедному, изгнанному из отечества принцу, наследнику престола Англии. Он жил в это время в Копенгагене, и царь Алексей Михайлович отправил к нему послов, которым поручил изъявить ему свое участие, вручить большую сумму денег и предложить даже помощь войсками против недостойных подданных его.

Это чистое, не соединенное ни с какими расчетами великодушие, это смелое презрение к могущественному злодею заставили всю Европу обратить удивленные взоры на престол, где сияло такое величие. Никто не ожидал видеть его в стране, еще не имевшей европейской образованности, и с тех пор государи, с унизительною для них честью принявшие послов Кромвеля, краснели всякий раз, когда произносили при них благородное имя царя русского Алексея. А в числе этих государей был даже знаменитый Людовик XIV, этот славный король, которым так гордятся французы!