Кроме Лжедмитрия I (появился в Польше в конце лета 1603 г., убит в Москве 17 мая 1606 г. в результате заговора и восстания) существовали и другие.
Лжедмитрий II — «чудесно спасшийся» от рук заговорщиков Лжедмитрий I, убит своими татарскими соратниками в Калуге 11 декабря 1610 г.
Лжедмитрий III — чудесно спасшийся из Калуги Лжедмитрий II, появившийся в Ивангороде и захвативший затем власть в Пскове. Ему принесло присягу (март 1612 г.) всё Первое ополчение, осаждавшее засевших в Москве поляков. Впоследствии разоблачен как «вор Сидорка» и казнен в столице.
«Воренок» — «царевич Иван», сын Лжедмитрия II и Марины Мнишек (р. 1610/1611 г.) Его долгое время признавала солидная часть казачества во главе с Иваном Заруцким — одним из руководителей Первого ополчения. Захвачен на Урале и казнен в Москве в 1614 г.
Впоследствии в Польше объявился некто Луба, который объявил себя опять же «чудесно спасшимся» сыном Марины.
Царевич Петр — он же Илья Коровин, ставленник терских казаков, выдавал себя за сына царя Федора Ивановича, которого Борис Годунов подменил девочкой Феодосией (реально существовавшей и умершей во младенчестве). Был признан Лжедмитрием I, затем действовал вместе с Болотниковым и был казнен после взятия войсками Василия Шуйского Тулы (1608). Образ Ильи Коровина, происходившего из города Мурома, слился с былинным богатырем Ильей, который выступает в поздних вариантах сказаний как «старый казак Илья Муромец».
По некоторым данным выдавал себя за царевича и сам Болотников.
Еще один сын царя Федора был приведен донскими казаками к Лжедмитрию II, но тот велел его убить.
Кроме этого, детьми Федора назывались «царевичи» Савелий, Семен, Василий, Ерошка, Мартынка и Гаврилка.
В Астрахани боролись за власть «царевич Август», некий «князь Иван», объявивший себя сыном Ивана Грозного от одной из жен — Анны Колтовской, а также «царевич Лаврентий» — сын убитого Грозным царевича Ивана Ивановича.

А. Наводит Бог, грехов ради наших, приводя нас к покаянию, мы же его наказания [указания] ни во что не ставим, за то навел на нас Бог голод великий: были дожди великие всё лето [1601], хлеб же рос; и когда уже [пора пришла] хлебу наливаться [вызревать], он незрелый стоял, зелен как трава; на праздник же Успения Пречистой Богородицы был мороз великий и побил весь хлеб: рожь и овес. И в том же году люди еще питались, терпя нужду, старым и новым хлебом, а рожь сеяли, чаяли, что взойдет; а весной [1602] сеяли овес, тоже чаяли, что взойдет. Тот же хлеб: рожь и овес, ничего не взошло, всё погибло в земле. Был же на земле голод великий, так что не купить и не добыть [хлеба]. Такая была беда, что отцы детей своих бросали, а мужья жен бросали же, и умирали люди, как, прогневав Господа, — в моровое поветрие [в эпидемию] — не умирали. Был же тот голод три года. («Новый летописец»)

Б. В 1601 году начался великий голод, который продолжался три года; мерка зерна, которая продавалась раньше за пятнадцать су [0,75 ливра], продавалась за три рубля, что составляет почти двадцать ливров. В продолжение этих трех лет совершались вещи столь чудовищные, что выглядят невероятными, ибо было довольно привычно видеть, как муж покидал жену и детей, жена умерщвляла мужа, мать — детей, чтобы их съесть... Словом, это был столь великий голод, что, не считая тех, кто умер в других городах России, в городе Москве умерли от голода более ста двадцати тысяч человек... (Жак Маржерет)

В. В то время, по воле Божией, во всей московской земле наступила такая дороговизна и голод, что подобного еще не приходилось описывать ни одному историку... В то время ... московиты, у которых был достаточный запас хлеба, пренебрегали этим бедствием и ставили его ни во что.
Иные, имея запасы года на три или на четыре, желали продления голода, чтобы выручить больше денег, не помышляя о том, что их тоже может постичь голод. Даже сам патриарх, глава духовенства... имея большой запас хлеба, объявил, что не хочет продавать зерно, за которое должны будут дать еще больше денег... Столь удивительно было наказание Божие; это наказание было столь велико и удивительно, что ни один человек, как бы ни был он хитроумен, не мог бы описать его. Ибо запасов хлеба в стране было больше, чем могли бы его съесть все жители в четыре года... У знатных господ, а также в монастырях и у многих богатых людей амбары были полны хлеба, часть его уже погнила от долголетнего лежания, и они не хотели продавать его; и по воле Божьей царь был так ослеплен, невзирая на то, что он мог приказать всё, что хотел, он не повелел самым строжайшим образом, чтобы каждый продавал свой хлеб...
Многие богатые крестьяне, у которых были большие запасы хлеба, зарыли его в ямы и не осмеливались его продавать...
Царь Борис от доброго усердия повелевал раздавать милостыню во многих местах города Москвы, но это не помогало, а стало еще хуже, чем до того, когда ничего не раздавали: ибо для того, чтобы получить малую толику денег, все крестьяне и поселяне вместе с женами и детьми устремились в Москву... усугубляя нужду в городе и погибая ... сверх того приказные, назначенные для раздачи милостыни, были воры, каковыми все они по большей части бывают в этой стране... они посылали своих племянников, племянниц и других родственников в те дома, где раздавали милостыню, в разодранных платьях, словно они были нищи и наги, и раздавали им деньги, а также своим потаскухам, плутам и лизоблюдам, которые также приходили, как нищие, ничего не имеющие, а всех истинно бедствующих, страждущих и нищих давили в толпе или прогоняли дубинами и палками от дверей... если же кому-нибудь удавалось получить милостыню, то ее крали негодяи стражники, которые были приставлены смотреть за этим. (Исаак Масса)

Г. Царь снарядил розыск по всей стране, не найдется ли запасов хлеба, и тогда обнаружили несказанно много скирд зерна в 100 и больше сажень длиною, которые 50 или больше лет простояли не вымолоченные в полях...
Царь приказал вымолотить и отвезти это зерно в Москву и во всякие другие города. Он приказал также во всех городах открыть царские житницы и ежедневно продавать тысячи кадей за полцены. Всем вдовам и сиротам из тех, кто сильно бедствовал, но стыдился просить, и, прежде всего немецкой национальности, царь послал безвозмездно в дом по несколько кадей муки, чтобы они не голодали. Он воззвал также к князьям, боярам и монастырям, чтобы они приняли близко к сердцу народное бедствие, выставили свои запасы зерна и продали их несколько дешевле, чем тогда запрашивали.
И хотя это тоже было сделано, дьявол жадности по попущению Божию в наказание всей земле так оседлал богатых московитских барышников, что они стали незаметно скупать через бедняков хлеб у царя... а потом перепродавать его бедноте много дороже. (Конрад Буссов)

Д. В некоторых областях, например в Курской, был большой урожай, вследствие чего туда стеклось много народу, и Курск наполнился жителями... Наконец, урожай 1604 г. прекратил бедствие. (С.М.Соловьев)

А. Наконец, в 1604 г. объявился ... Дмитрий Иванович, которого ... считали убитым в Угличе. Он примерно с четырьмя тысячами человек вступил в Россию... осадил сначала замок под названием Чернигов, который сдался, затем другой, который также сдался, затем они пришли в Путивль, очень большой и богатый город, который сдался, и с ним многие другие замки...
Наконец, 15 декабря армия императора Бориса расположилась верстах в десяти от его [Лжедмитрия] армии... 20 декабря две армии сошлись и после двух-трехчасовой стычки разошлись без особых потерь ... притом Мстиславский, генерал армии [Годунова], был сбит с лошади ... и был бы взят в плен, если бы не дюжина аркебузиров, которые избавили его...
Словом, можно сказать, что у русских не было рук, чтобы биться, несмотря на то, что их было от сорока до пятидесяти тысяч человек. (Жак Маржерет)

Б. Вскоре, в сентябре этого же года, на московском рубеже собралось около 6 000 полевых казаков... А так как Димитрий, пожив среди польских дворян, приобрел некоторую известность... то у него оказалось несколько отрядов польской конницы, с которыми он отправился к рубежу, где вместе с казаками они составили войско в 8 000 ратных людей...
[Борис Годунов] ... срочно разослал по всей земле предписание, чтобы под страхом смерти и лишения имущества ... 28 октября все иноземцы, князья, бояре, стрельцы и все пригодные к ратному делу явились в Москву... Вследствие этого в течение месяца собралось свыше 100 000 человек.
...Почувствовав такую суровость, никто из тех, кому надлежало быть в стане [князя Мстиславского], не захотел, чтобы его схватили дома ... так что в ноябре [1604] собралось свыше 200 000 человек. (Конрад Буссов)

В. ...День спустя [22 декабря 1604 г.] к Новгороду [Северскому] подступил князь Федор Иванович Мстиславский с войском в сто тысяч человек, чтобы окончательно погубить или прогнать Димитрия, и лагерь Димитрия был обложен кругом, так что страх обуял тогда войско Димитрия, но ради его великой храбрости оно обрело мужество, и пока московиты готовились к бою, Димитрий ... напал на неприятеля и обратил его в бегство ... сверх того Мстиславский был тяжело ранен, но впоследствии выздоровел. (Исаак Масса).

А. Они же [Шуйский с двумя сотнями заговорщиков], призвав Бога в помощь, пошли на врага. Он же [Лжедмитрий I], видя то, выбросился из палаты в окно, стрельцы же его подхватили и привели опять в палату, и бились за него. Начали же стрельцы боярам говорить: «Идем к царице, допросим ее; и если будет, [что он] истинный сын ее, мы все помрем за него, а если скажет, что не истинный, то в нем Бог волен».
И пришли к царице, и вопросили ее. Она же со слезами возопила: «Ныне знаю его окаянного; называла его сыном своим ради страха смертного». Пришли [от] нее и его, Расстригу, убили... («Новый летописец»)

Б. ...Бояре [заговорщики] спешили отвратить страшную опасность, которая начинала было грозить им: стрельцы, стоявшие в карауле близ того места, где упал Димитрий, услыхали стоны раненого, узнали царя... Придя в себя, Димитрий стал упрашивать стрельцов, чтоб они приняли его сторону, обещая им в награду жен и имение изменников бояр. Стрельцам понравилось обещание, они внесли его снова во дворец ... когда заговорщики хотели приблизиться к нему, то стрельцы начали стрелять из ружей... Заговорщики придумали средство испугать стрельцов и заставить их покинуть Дмитрия, они закричали: «Пойдем в Стрелецкую слободу, истребим их жен и детей, если они не хотят выдать нам изменника...»
Стрельцы испугались и сказали боярам: «Спросим царицу...»
Тут явился князь Иван Васильевич Голицын и сказал, что он был у царицы Марфы, спрашивал: она говорит, что сын ее убит в Угличе, а это самозванец... Тогда отовсюду раздались крики: «Бей его, руби его»... Чернь овладела трупами [Лжедмитрия и Басманова] и потащила их на Красную площадь; поравнявшись с Вознесенским монастырем, толпа остановилась и спрашивала у Марфы: «Твой ли это сын?» Та отвечала: «Вы бы спрашивали меня об этом, когда он был еще жив, теперь он уже, разумеется, не мой». (С.М.Соловьев)

А. И по окончании царствования Василия Шуйского вышел из Москвы великий боярин князь Федор Иванович Мстиславский и многие другие с ним бояре и дьяки ... и соединились с полководцем великого короля Станиславом Жолкевским, и повели речь о мире. И согласившись друг с другом, они произнесли между собой страшную клятву, чтобы никто не был изменником... Итак, услышавши это, царь Димитрий [Лжедмитрий II] снова бежал в Калугу с немногими солдатами, потому что все поляки оставили его... И когда установилась дружба и великий мир между русскими и поляками, явился в Москву Станислав Жолкевский [и отправили послов к Сигизмунду III] ... прося сына его, чтобы он дал его на царство у них в великой Москве и во всей России... Король охотно принял их просьбу и согласился исполнить это вскоре, но не выполнил требуемого ими до конца, пребывая там в войне, чтобы овладеть Смоленском. (Арсений Елассонский)

Б. В Москве же бояре и все люди московские, не переславшись с городами, избрали на Московское государство литовского королевича Владислава и пришли к патриарху Гермогену и возвестили ему, что избрали на Московское государство королевича Владислава. Патриарх же Гермоген им с запрещением говорил: «Если будет креститься [королевич] и будет в православной вере, то я вас благословлю...» («Новый летописец»)

В. Гетман Жолкевский, окончив дело о договоре, думал, что он подчинил Московию своему королю, и в 1611 г. решился вернуться в Польшу. Хорошо зная характер русских, он для соблюдения [договора] назначил на свое место главным начальником своего помощника Гонсевского... Как только Гонсевский ... вместе со знатнейшими русскими вельможами вступили в управление Москвой (именем своего царя Владислава), то немедленно начались между ними разногласия. По личному усмотрению и расположению они назначили воевод во все города, судили пристрастно и несправедливо к неудовольствию народа... Вследствие этого происходили великие раздоры, начали взывать о царе [Владиславе] и желать его прибытия в Москву...
Когда [русские] послы были допущены к королю [польскому Сигизмунду III] ... он, выслушав их, велел отвести их, как пленников в Польшу. Он не писал и не дал знать в Москву о том, почему он велел содержать послов как пленников; точно так же он не уведомил о том, приедет или не приедет королевич Владислав. Последний, имея в виду судьбу Димитрия [Лжедмитрия I], медлил, ибо знал, что ему будет немногим лучше в Москве, чем Димитрию... (Элиас Геркман)

Г. Со смерти Димитрия I он [Сигизмунд III] был всецело поглощен заботами о порядках внутри своего государства [Речи Посполитой — объединения королевства Польского и великого княжества Литовского]. До июля 1607 г. руки его были связаны мятежом... Позднее к этим заботам присоединились еще затруднения в вопросах о финансах и войске, а Польша, только что истощенная братоубийственной войной, была плохо подготовлена к войне завоевательной. Впрочем, король сам мало имел охоты увлечь поляков за собою в поход. Он мечтал достигнуть Москвы без поляков ... он склонялся к мысли сделать из этого предприятия дело личное и избегал предлагать участие в нем на сейме [собрании выборных дворян, где каждый мог наложить на любой проект запрещение — «вето»].
Конечно, он не мог выступить в поход один без войска, но, благодаря несуразности польской конституции, ему представлялся другой выход; в числе многих других странностей она [конституция] допускала... раздвоение личности государя и даже самого государства... Чудовище о двух головах, государство, представляемое сеймом, соединялось в двоякой ипостаси с государством, представляемом королем; часто эти две головы смотрели в разные стороны, вследствие чего было две политики в Польше. Чтобы проводить свою политику, королю вовсе не нужно было непременно прибегать к сейму, так как армия была в его распоряжении; вопрос о ней озабочивал народных представителей лишь постольку, поскольку он касался бюджета. Если от плательщиков податей — то есть от избирателей — не требовалось расходов на войско, депутатам было всё равно, пошлют ли это войско в Московское государство или в другое место: ведь солдаты только и существуют для того, чтобы воевать. Итак, задача в своем окончательном решении сводилась к денежному вопросу. (К.Валишевский, польский историк XIX в.)

Д. Еще осенью 1611 г. поляки, находившиеся в Москве, послали сказать королю [Сигизмунду III], что они долее 6 января 1612 г. здесь не останутся; когда назначенный срок прошел, они сдержали свое слово ... и, в числе 7 000 конного войска, отправились в Польшу требовать заслуженного жалованья...
Еще в июле 1616 г. варшавский сейм определил отправить против Москвы королевича Владислава, для совета которому придано было 8 комиссаров... Комиссары обязаны были смотреть, чтобы Владислав не противодействовал заключению славного мира с Москвой ... чтобы имел в виду преимущественно выгоды республики [Польши] ... если же Владиславу посчастливится овладеть Москвой, то чтоб ... клятвенно подтвердил условия, которые подписал собственноручно:

1) соединить Московское государство с Польшей неразрывным союзом;
2) установить между ними свободную торговлю;
3) возвратить Польше и Литве страны, от них отторгнутые, преимущественно княжество Смоленское [сам город был уже в руках поляков], а из Северского [княжества] — города Брянск, Путивль, Рыльск и Курск, также Невель, Себеж и Велиж [к юго-западу, западу и северо-западу от Великих Лук];
4) отказаться [от лица Московского государства] от прав на Ливонию и Эстонию.
Всего войска, могшего выступить с Владиславом, было не более 11 000 человек (C.М.Соловьев).

Теперь подумайте: могли ли Россия и Польша объединиться в одно государство?
Хотели ли этого поляки, или у них были другие планы?
Была ли у поляков возможность удержаться в России?

А. Пришли же изо всех городов и из монастырей к Москве митрополиты и архиепископы и всяких чинов всякие люди: каждый хотел по своему замыслу делать, каждый про кого-то [своего] говорил, забыв Писание: «Бог не только царство, но и власть кому хочет, тому дает; и кого Бог призовет [к власти], того и прославит»...
Так благословил Бог и прославил племя и родство царское, достославного ... государя Федора Ивановича [1584—1598] племянника благоверного ... Михаила Федоровича, сына великого боярского рода боярина Федора Никитича Юрьева [Филарета Романова].
И положилась во всех людей мысль, не только в вельмож и служилых людей, но и в простых во всех православных христиан, и в сущих младенцев, и возопили все громогласно, что люб всем на Московском царстве Михаил Федорович... («Новый летописец»)

Б. Они [русские] избрали царем... Михаила Феодоровича, сына Филарета Никитича архиепископа [в действительности — митрополита] Ростовского. Несмотря на свою молодость, он, тем не менее, стал очень мирно управлять царством...
Царь Михаил Федорович остался царем всея Руси, не встречая нигде враждебного сопротивления и очень мирно управляя своим царством (Элиас Геркман)

В. Князья же и бояре московские мыслили избрать в России царя из вельмож боярских, и избрали семь вельмож боярских: первый — князь Федор Иванович Мстиславский, второй — князь Иван Михайлович Воротынский, третий — князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, четвертый — Иван Никитич Романов, пятый — князь Иван Борисович Черкасский, шестой — Федор Иванович Шереметев, седьмой — князь Дмитрий Михайлович Пожарский; был и восьмой — князь Петр Иванович Пронский. Из этих по Божьей воле пусть будет царь или по жребию избрать [кого-то].
А казаки с боярами в совете не были, но были особо от всех. А ожидали бояре, тайно обсуждая, чтобы казаки из Москвы вон выехали. Казаки же о том боярам ничего не говорили, а ждали, кого бояре предложат в цари...
...Казаки же не могли дождаться от бояр совета их, кто у них будет царь на России, и устроили совет всего казачьего воинства. И пришло казаков до пяти сотен и более ко двору Крутицкого митрополита, и ворота выломали, и вошли на двор, и говорили митрополиту грубо: «Дай нам, митрополит, царя государя на Россию, кому нам поклониться и служить, и кого нам жалованье просить...» Митрополит же испугался и побежал через хоромы тайными ходами к боярам и сказал им: «Казаки хотят меня живого разорвать и просят на Россию царя!» [Тогда бояре сообщили казакам на общем собрании имена восьми кандидатов] ...Атаманы же казачьи сказали на соборе: «Князья, и бояре, и все московские вельможи! Не по Божьей воле, но по самовластью и по своей воле вы избираете самодержца. Но по Божьей воле и по благословению царя Федора Ивановича, державствовать на России князю Федору Никитичу Романову, которому он [царь Федор Иванович] благоволил передать свой посох. И тот ныне в Литве в плену... и есть сын его князь Михайло Федорович». И закричали атаманы казачьи и всё воинство казачье великим голосом вместе: «По Божьей воле на царствующем граде Москве и всей России да будет царь государь и великий князь Михаил Федорович!..» Бояре же в то время были страхом одержимы и трепетно тряслись, и кровь им бросилась в лица, и никто не мог ничего сказать, но только один Иван Никитич Романов вымолвил: «...Михаил Федорович еще молод и не в полном разуме». Казаки же сказали: «Но ты, Иван Никитич, уже стар и в полном разуме, а ему, государю, ты по плоти дядюшка прирожденный, и ты ему крепкой опорой будешь». («Повесть о Земском соборе»)

Г. «Писал к вам [Собору] государь [Михаил Федорович] много раз ... а вот, 23 апреля [1613] пришли к государю ... дворяне и дети боярские разных городов, переграблены донага и сечены ... посланы к государю ... и на дороге ... казаки их перехватали, переграбили, саблями секли и держали у себя в станах... Писали государю из Дмитрова ... что прибежали к ним и сел и деревень крестьяне, жженные и мученные огнем, жгли их и мучили казаки... Казаки, посланные в разные места на службу ... воруют, проезжих всяких людей по дорогам и крестьян по селам и деревням бьют, грабят, пытают, огнем жгут, ломают и до смерти побивают. (Из письма царя с дороги в Москву)

Д. Древний враг наш дьявол ... вложил в простых людей казаков корысть большую и грабеж, и убийство православных христиан. Был же у них старейшина именем Баловень, с ним же были многие казаки и боярские люди, и воевал и предавал запустению Московское государство... Другие же казаки воевали северские и окраинные города и многие беды творили, различными муками мучили, так, как и в древние времена таких мук не было: людей ломали на деревьях, и в рот [пороховое] зелье сыпали и зажигали, и на огне жгли без милости, женскому полу груди прорезывали и веревки продергивали и вешали ... и многими различными иными муками мучили, и многие города разорили, и многие места опустошили... («Новый летописец»)

Е. Пришел же королевич [Владислав в 1617 г.] под Дорогобуж и встал под Дорогобужем. Воевода же Иван Ададуров государю изменил, и Дорогобуж сдал, и королевичу крест целовал со всеми людьми. Услышали про то воеводы в Вязьме, князь Петр Пронский с товарищами, покинув Вязьму, побежали к Москве. Казаки же от него [князя Пронского] отворотили и пошли окраинные места [России] воевать... (Там же)

Ж. Теперь жители Зарайска пришли к воеводе [Дмитрию Пожарскому] всем городом просить его, чтобы целовал крест самозванцу; Пожарский отказался и с немногими людьми заперся в крепости; наконец, он заключил такой уговор с жителями Зарайска:
«Будет на Московском государстве по-старому царь Василий, то ему служить, а будет кто другой, и тому тоже служить. (С.М.Соловьев)