Накануне войны

(из письма Ф.В.Ростопчина А.Д.Балашову 11 июня 1812 г.)

Неожиданное известие о заключении мира с Портой Оттоманской произвело радость в Москве. Народ чрезвычайно весел и полагает уже дунайские наши войска на прусской границе. Я подпустил мысль, которая разнеслась, что турки с нами будут и обязались платить дань головами французскими...
Здесь между прочими слухами в обществе ходит тот, что государь желает войны и изволил объявить, что на Бонапарта положиться не можно, и если удастся его обезоружить, то единственно на время. А в народе говорят: «Бонапарт звал государя к себе, а государь сказал: нет, брат, поезжай-ка ты ко мне, я тебя постарее, ведь я тебя в императоры-то пожаловал».
Многие заняты одним мужиком здешней губернии, который без движения рук и ног лежит семь лет, вследствие сна, а потом катится по дороге из Москвы в Троицу на боку — и в 20 дней докатился.
По петербургской дороге, отсюда 46 верст, сгорела большая деревня г. Строганова, оттого что обоз с вином в ней ночевал, и при сем случае из извозчиков сгорели два человека. Недавно отправлен сыщик для разведывания о новой фабрике фальшивых ассигнаций во Владимирской области. Я посылал в Можайск разведать о притеснениях и взятках городничего, и нашлось, что мои известия были справедливы. Завтра из губернского правления наряжается чиновник для следствия. Прошу покорнейше разрешить меня насчет бродяг и распутных. Люди нужны в армии, а эти — зараза в городе.
Я себя ласкаю надеждою, что вы почасту сообщать мне соблаговолите о происшествиях, что весьма здесь нужно для успокоения иногда публики и лучшего от нее доверия, чем весьма занимаюсь и успеваю.

Уланы (от турецкого юноша, молодец) — вид легкой кавалерии в европейских армиях XVI — начала XX в. (в России — с конца XVIII в.). Появились в XVI в. в Литве и Польше.
Егеря (от немецкого Jager — охотник, стрелок) — вид легкой пехоты и легкой кавалерии в европейской и русской армиях XVIII—XIX вв. Первоначально (до середины XIX в.) формировались из лучших стрелков и действовали в рассыпном строю. В России первый батальон егерского типа был создан П.А.Румянцевым в 1761 г.
Рекрутская повинность — способ комплектования русской регулярной армии в XVIII—XIX вв. Рекрутской повинности подлежали податные сословия (крестьяне, мещане и др.), которые выставляли от своих общин определенное число рекрутов. В 1874 г. заменена воинской повинностью.
Мушкетеры — в европейских армиях XVI — начала XVIII в. вид пехоты, вооруженной мушкетами. Во Франции в XVII—XVIII вв. — часть гвардейской кавалерии. В России, Пруссии и других странах в XVIII — начале XIX в. — название большей части пехоты.
Гвардия (от итальянского guardia) — отборная привилегированная часть войск. Появилась в Италии (XII в.), во Франции (начало XV в.), затем в Англии, Швеции, России, Пруссии (XVII в.) и других странах.
В России гвардия (лейб-гвардия) создана Петром I в 1690-х гг.

Воззвание Наполеона к армии  10 июня 1812 года

Солдаты! Вторая польская война началась. Первая окончилась в Фридланде и в Тильзите. В Тильзите Россия поклялась быть в вечном союзе с Францией и в войне с Англией; ныне она нарушает свои клятвы! Она не желает дать никакого объяснения в странных своих поступках, покуда французские орлы не отойдут за Рейн и тем не покинут своих союзников на ее произвол.
Россия увлечена роком. Судьба ее должна свершиться. Не думает ли она, что мы переродились? Или мы более уже не солдаты Аустерлица? Она постановляет нас между бесчестием и войной. Выбор не может быть сомнителен. Идем же вперед, перейдем Неман, внесем войну в ее пределы.
Вторая польская война будет для французского оружия столь же славна, как и первая; но мир, который мы заключим, принесет с собою и ручательство за себя и положит конец гибельному влиянию России, которое она в течение пятидесяти лет оказывала на дела Европы.

В нашей императорской квартире,
в Вилковишках, 22 июня 1812 г.

Неман — река в Белоруссии, Литве и Российской Федерации. Протяженность — 937 км, площадь бассейна — 98,2 тыс. км². Впадает в Куршский залив Балтийского моря, образуя дельту. Соединена каналами с Днепром и Вислой. Сплавная. Судоходна на 782 км от устья — с перерывом у Каунасской ГЭС.
Вильнюс, Vilnius, Вильно, Вильна — столица Литвы, на реке Нерис. Упоминается с 1323 г. Столица Великого княжества Литовского.
С 1795 г. в составе России. В 1920—1939 гг. в составе Польши. С 1940 г. — столица Литвы. Остатки Верхнего замка (XIV—XV вв.), Старый город с домами XV—XVIII вв., церкви Анны (XVI в.), Петра и Павла (XVII в.), кафедральный собор и ратуша (XVIII в.).

Из воспоминаний французского генерала Филиппа Поля Сегюра

Французская армия приближалась к Неману тремя отдельными частями...
23 июня, до рассвета, императорская колонна достигла Немана, не видя его. Опушка большого прусского Пильвицкого леса и холмы, тянущиеся по берегу реки, скрывали готовую к переправе Великую армию.
Наполеон, ехавший до тех пор в экипаже, сел на лошадь в два часа утра. Он обозревал русскую реку, не маскируясь другим костюмом, как говорили, но прикрываясь ночною тьмой, чтобы перейти эту границу, которую, пять месяцев спустя, он мог перейти только благодаря той же темноте. Когда Наполеон подъезжал к берегу, его лошадь вдруг упала и сбросила его на песок. Кто-то воскликнул: «Плохое предзнаменование; римлянин отступил бы!» Неизвестно, сам он или кто-то из свиты произнес эти слова.
Осмотрев всё, он приказал в сумерки на следующий день перекинуть через реку у деревни Понемунь три моста; потом удалился в свою стоянку, где провел весь день, то в своей палатке, то в одном польском доме, неподвижно и бессильно простертый, ища напрасно отдыха среди удушливого зноя.
С наступлением ночи Наполеон приблизился к реке. Первыми переправились несколько саперов в челноке. Они пристали и высадились на русский берег без препятствий, к их удивлению. Там — мир; война — с их стороны; всё спокойно в этой чуждой стране, которая была им представлена такой угрожающей.
Между тем к ним скоро явился простой казацкий офицер, командующий патрулем. Он один; кажется, что он уверен в мире и не подозревает, что перед ним — вся вооруженная Европа. Он спрашивает иностранцев, кто они. «Французы», — было ответом. «Что нужно вам и зачем пришли вы в Россию?» — продолжал он. «Воевать с вами! Взять Вильну! Освободить Польшу!» — резко ответил один из саперов. Казак ускакал; он исчез в лесу. Вдогонку ему выстрелили три разгоряченных солдата.
Итак, три слабых выстрела, оставшихся без ответа, оповестили нас о новой кампании и о начале большого нашествия. Этот первый сигнал войны сильно рассердил императора, — из предосторожности, или из предчувствия. Сейчас же триста стрелков переправились на другой берег для охраны постройки мостов.
Тогда все французские колонны вышли из долин и леса. Молча, под прикрытием темноты, они приближались к реке. Надо было натолкнуться на них, чтобы узнать о их присутствии. Всякие огни были запрещены. Отдыхали под ружьем, как будто в виду неприятеля. Зеленая рожь, покрытая сильной росою, послужила людям постелью и кормом лошадям.
Ночь, с ее свежестью, прерывавшей сон, темнота, удлиняющая часы и усиливающая лишения, наконец, завтрашние опасности — всё это делало положение серьезным. Поддерживало ожидание большого дня.
Прочитано было воззвание Наполеона; шепотом повторялись самые замечательные места, и гений побед воспламенял наше воображение.
Перед нами была русская граница. Наши жадные взоры уже старались сквозь мрак поглотить эту страну, обещанную нашей славе. Нам чудились радостные крики литовцев при приближении освободителей. Нам казалось, что река окружена их умоляющими руками. Здесь мы во всем нуждались, там у нас будет всё. Они будут угадывать наши нужды: мы будем окружены любовью и признательностью. Что значит плохая ночь? День скоро начнется, а с ним тепло и мечты!
День наступил. Он осветил только горячий пустынный песок и угрюмые темные леса. Мы грустно посмотрели друг на друга и почувствовали, что охвачены гордостью и надеждой при внушительном виде нашей соединенной армии.
В трехстах шагах от реки, на самом высоком холме, виднелась палатка императора. Вокруг нее — всё холмы, их склоны и долины были покрыты людьми и лошадьми.
Как только солнце осветило движущуюся массу, покрытую блестящим оружием, дан был сигнал, и сейчас же вся эта масса двинулась тремя колоннами к трем мостам. Видно было, как они извиваются, спускаясь по небольшой поляне, отделявшей их от Немана, приближаются к нему, доходят до трех переходов, вытягиваются, суживаются, чтобы перейти их и, наконец, попасть на эту чуждую землю, которую они шли опустошать и которую они должны были покрыть своими трупами.
Стремление было так велико, что две дивизии авангарда готовы были броситься в рукопашную из-за чести перейти первыми; трудно было их успокоить. Наполеон поспешил ступить на русскую землю. Он сделал без колебаний этот первый шаг к своей гибели.
Сначала он стоял около моста, взорами поощряя солдат. Они приветствовали его обычными криками. Они казались более воодушевленными, чем он; может быть, у него было тяжело на сердце от предстоящего нашествия, или его ослабевшее тело не переносило необычайного зноя, или, наконец, он уже изумлялся, не видя врага.
Им овладело, наконец, нетерпение.
Он вдруг углубился в прибрежный лес.
Он скакал во всю прыть. Казалось, что он в своей поспешности хочет один настигнуть врага. Он одиноко проскакал больше мили в этом направлении, но затем пришлось возвращаться к мостам, откуда он со своей гвардией поехал по течению реки, направляясь в Ковно.

Штандарт (немецкое Standarte).
1. Знамя кавалерийских частей в российской (с 1731 г.) и некоторых иностранных армиях. 2. Императорский (королевский) флаг в России и других странах, а также флаг главы государства, поднимаемый во время его пребывания на военном корабле (судовой штандарт) или во дворце (дворцовый штандарт).

Из воспоминаний французского генерала Антония Дедема

...И с этой высоты Наполеон мог объять взглядом всю свою армию и Неман с перекинутыми через него мостами. Я случайно мог полюбоваться этой картиной. Дивизия Фриана, в которую входила моя бригада, должна была составить авангард, но она ночью заблудилась и пришла на берег, когда вся армия была уже выстроена. Увидев наше появление, император подозвал к себе Фриана и дал приказание.
Пока дивизия ждала своего начальника, я приблизился к группе генералов, принадлежащих к главной квартире императора. Среди них царило мертвое молчание, походившее на мрачное отчаяние. Я позволил себе сказать какую-то шутку, но генерал Коленкур, брат обер-шталмейстера, впоследствии убитый при Бородине, сказал мне жестом: «Здесь не смеются, это великий день». Вместе с тем он указал на противоположный берег, как бы желая прибавить: «Там наша могила».

Из воспоминаний полковника французской армии Анри Жолли

...Наполеоном овладело беспокойство и удивление: он понял, что безмолвие русских зловещее их присутствия и сопротивления. В этот момент раздались раскаты, и он стал прислушиваться, думая, что раздался грохот пушек, но это был гром.
Внезапно наступила темнота: надвинулись тучи... Буря разразилась с неудержимой силой...
В 5 часов армия продолжала проходить Неман. Наполеона всё более и более тревожило молчание русских.

Из воспоминаний врача французской армии Генриха Рооса

Я задался целью не спать в эту удивительную ночь, не сообразив, что военные тревоги и без того не дадут уснуть...
Вечерняя заря, встретившись с утренней, озаряла небо, а дым многочисленных костров придавал окружавшему нас воздуху своеобразный вид, который вместе с большим шумом производил странное впечатление.
Наступило утро, и мы узнали, что мосты наведены, войска переходят реку и многие, даже сам Наполеон, уже на русском берегу...
Наконец тронулись и мы; расположившись на засеянной возвышенности близ берега Немана, мы были застигнуты страшной грозой с раскатами грома и проливным дождем, который промочил нас до последней нитки.
Как только дождь прошел, все сразу встрепенулись и задвигались, полк шел за полком; к вечеру дошла очередь и до нас, и мы переправились по доскам на ту территорию, где большинство из нас осталось навеки. Это было близ Ковно, недалеко от того места, где Вилия впадает в Неман.

Свидетельство генерала Алексея Ермолова

Неприятель ступил шаг на наш берег Немана, и единственным к соединению войск наших средством было отступление.

Амуниция (польское amunicja,от латинского munitio — укрепление, снаряжение) — предметы (ремни, сумки и др.), облегчающие военнослужащим ношение оружия, боеприпасов. Конская амуниция — предметы для запряжки, седловки и вьючения животного.

Свидетельство Михаила Барклая де Толли

Неприятель, вопреки правам народным, без всякого объявления войны, вторгнулся в границы наши и, переправясь через Неман, обратил главнейшие силы свои на литовские провинции.
Командующему 2-й армией, князю Багратиону, и графу Платову предписано было отступить через Минск к Борисову для соединения с 1-й Западной армией.

Из публикации в «Северной почте»

Получено следующее известие о военных действиях из главной квартиры от 29 июня...
Корпусы под начальством фельдмаршалов Нея, Даву, Удино, Макдональда, князя Понятовского и гвардия перешли Неман в одно время в Юрбурге, Ковно, Олитте и Мерече...
Происходили некоторые сшибки, в которых гвардейские казаки себя отличили.

Из воспоминаний Генриха Рооса

Во всех отношениях мы перебивались кое-как: уже мало было хлеба, а мука, молоко, вино и водка сделались большой редкостью. Купить ничего нельзя было. Офицеры должны были довольствоваться тем, что добывала воровством и грабежом их прислуга.
В первые же дни за Неманом общая нужда вызвала крупнейшие беспорядки.

Свидетельство французского капитана Иоахима Руа

27-го Наполеон направился уже к Вильне, надеясь, что русская армия, над которой в то время начальствовал Барклай де Толли, примет сражение под стенами этого города. Но русский главнокомандующий предпочел сжечь свои магазины, разрушил мост, перекинутый через реку Вилию, и направился форсированным маршем к северу, по направлению к укрепленному лагерю на берегах реки Дриссы.
28 июня император вступил в Вильну.

Из воспоминаний полковника Анри Жолли

Глазам своим не верил Наполеон, когда увидел, что дефилеи покинуты русскими и его авангард прошел их беспрепятственно. Это обстоятельство довело императора до бешенства; с его губ посыпались на русских обвинения и угрозы за то, что они не только неуязвимы, но и невидимы.
Он заключил, что они поступают так с умыслом, и отступление их было преднамеренно; он знал, что если русские получат приказ сражаться, то это будет живая стена, которую можно опрокинуть, но она не поддастся. Во всяком случае, хотя в этом молчании скрывалась опасность, все-таки надо было воспользоваться отступлением русских, и Наполеон ... вошел в Вильну.

Из воспоминаний поручика русской артиллерии
Н.Митаревского

Разъединенная неприятельскими войсками, армия везде отбивалась. Не только ни один корпус, но даже отдельный отряд или партизанский разъезд не был уничтожен или разбит. Все отступали с большим трудом, но обыкновенным порядком. Хотя часто и шли ночью, но всегда имели отдых.
Все были раздражены нашествием неприятеля и бедствием России. Полагали, что неприятели очень многочисленны, но Россию нужно отстоять, а потому не только не теряли духа, а еще более укреплялись.

Суждение В.Г.Белинского

В самом деле, чего Наполеон хотел? Сделать Францию могущественнейшей землей в мире, чтобы, опираясь на ее порабощение, самому деспотически владычествовать над всем миром, ругаясь над народным правом, и упрочить это владычество за своей династией.
А чего достиг он? Разорения, обезлюдения и позора Франции, а себе — тюрьмы на бесплодной скале Антантического океана.

А.Балашов у Наполеона

В тот самый день 24 июня, когда французская армия начала свой переход через Неман, Александр I присутствовал на празднестве, которое русские офицеры давали в его честь в окрестностях Вильны, пригласив высшее виленское общество. Здесь он вечером узнал о переходе через Неман.
26 июня Александр оставил город, отправив генерал-адъютанта А.Д.Балашова для фиктивных переговоров с Наполеоном, подобно тому, как несколько раньше Наполеон, желая выиграть время, посылал к Александру графа Нарбонна.

Я пришел к обеду в назначенное время; через четверть часа вышел и Наполеон, окончив смотр какому-то пришедшему полку.
Приметить надо, что тон, который Наполеон принял на себя во время обеда, был уже не тот, который он имел в кабинете, а гораздо надменнее, и часто приходило мне на мысль остановить неприличность сего тона каким-нибудь ответом не по его вкусу, чтоб он сие заметил и воздержался, иначе мне, быв одному посреди неприятелей, нечем было другим поддержать достоинство наложенной на меня должности.
За столом было пять человек: Наполеон, Бертье, Бесиер, Коленкур и я. В другой комнате за обедом было человек 40 генералов...
Разговор во время обеда.
Наполеон спросил меня:
— Есть ли у вас киргизские полки?
— Нет, Ваше Величество, киргизских у нас нет, но для образца у нас есть один или два полка башкир и татар, которые похожи на киргизов.
— Я знаю об этом, так как ко мне являются из них дезертиры... Скажите, у вас другой губернатор в Москве?
— Да, Ваше Величество. Маршал граф Гудович попросил отставки по причине своих пожилых лет.
— Не правда ли, император Александр переменяет всех, кто хорошо расположен к французам?
— Ваше Величество, беру на себя смелость уверить вас, что граф Гудович признает только русских.
— Вам нужен англоман, а кто-либо другой не отталкивал бы таким образом других иностранцев. Скажите, Штейн [бывший прусский министр, приглашенный на службу Александром I] обедал с императором Александром?
— Ваше Величество! Все знатные особы приглашаются к столу его величества.
— Как можно Штейна посадить за стол русского императора? Если даже император Александр решил слушать его советы, он никогда не должен был иметь его у себя за столом. Разве можно представить себе, чтобы Штейн мог быть предан ему; ангел и диавол никогда не должны быть вместе. Коленкур! Вы были в Москве?
Он отвечал:
— Да, Ваше Величество.
— Что она собой представляет? Большую деревню?
Он отвечал:
— Ваше Величество! Это скопление больших и прекрасных домов наряду с маленькими лачужками.
Оборотясь ко мне:
— Генерал, сколько насчитываете вы жителей в Москве?
— 300 тысяч, Ваше Величество.
— А домов?
— 10 тысяч, Ваше Величество.
— А церквей?
— Больше 240.
— Почему столько?
— Наш народ их много посещает.
— Отчего это происходит?
— Наш народ набожен, религиозен.
— Ба! В наши дни уж нет религиозных.
— Простите, Ваше Величество, не везде одно и то же. Может быть, нет больше религиозных в Германии и Италии, но есть в Испании и в России.
Помолчав немного, Наполеон, оборотясь ко мне, спросил:
— Какая дорога в Москву?
Я отвечал ему:
— Ваше Величество, этот вопрос меня немного затрудняет: русские говорят так же, как и французы, что все дороги ведут в Рим. Дорогу на Москву избирают по желанию: Карл XII шел через Полтаву.
Тут мы встали из-за стола и пошли в кабинет, но уже не двое, а все пятеро, бывшие за обедом.
Наполеон начинает опять речь:
— Император Александр испортил прекраснейшее царствование, бывшее когда-либо в России. Боже мой! Чего же хотят люди? Бывши побежденным под Аустерлицем, под Фридландом, — словом, после двух несчастливых войн, он получает Финляндию, Молдавию, Валахию, Белосток и Тирасполь, — и после всего этого быть еще недовольным! Могла ли когда-нибудь Екатерина надеяться на это? Он начал эту войну на свою беду, — или слушаясь плохого совета, или подчиняясь злому року. Но после всего этого я не сержусь на него за эту войну. Одной войной больше — это значит одним триумфом больше для меня. Впрочем, это — право коронованных особ. Но это нужно делать надлежащим образом, благородным, возвышенным. Как принимать в свое общество Штейна, Армфельда, Винценгероде! Скажите императору Александру, что, окружая себя моими личными врагами, он подчеркивает, что хочет мне лично нанести обиду. И что я, вследствие этого, должен ему сделать то же самое. Я изгоню из Германии всех его родственников из Вюртемберга, Бадена, Веймара; пусть он им готовит убежище в России. Разве у вас мало русских дворян, которые, наверно, были бы более преданы императору Александру, чем эти корыстолюбцы; разве он верит, что они влюблены в его образ? Пусть он даст управление Финляндией Армфельду — я ничего не стану говорить, но приблизить его к себе — фу!
Помолчавши несколько, он продолжал:
— На кого же вы рассчитываете? Англичане ничего не могут вам дать; денег у них нет у самих, и вы разорите совершенно свои финансы, которые уже расстроены. Шведы! Если их судьба всегда такова, чтобы быть управляемыми сумасшедшим, то они ни на что не могут быть вам полезны. Шведский король сошел с ума; позаботились послать другого, чтобы ими управлять, не теряет ли Понтекорво тоже рассудок. Но подождите немного, посмотрим еще, что сделают шведы, когда вы будете в плохих условиях!.. Турки — то же. Обе эти державы не преминут ринуться на вас, лишь только представится для этого удобный случай. Вам недостает хороших генералов. Багратион еще лучший, это — небольшого ума человек, но хороший генерал. Что касается Беннигсена, уверяю вас, что я никогда не замечал в нем никаких достоинств; каким образом он вел себя в Эйлау, во Фридланде! И вот он, постаревший па пять лет (он всегда был слаб и делал ошибку за ошибкой), что же будет теперь? И зачем император Александр дал ему почувствовать, что знает его преступление... Как назначать его после этого! Он не должен был делать ни того, ни другого. Я знаю, что император Александр стал сам во главе командования армией. Почему это? Стало быть, он берет на себя ответственность за поражение? Война, это — мое ремесло, я к этому привык. Для него это не то же самое, он — император по рождению; он должен управлять и назначить генерала для командования: если он делает хорошо, наградить его, если плохо — отстранить, наказать его. Пусть лучше генерал будет ответственным перед ним, чем он перед народом, так как монархи имеют тоже ответственность. Этого не следует забывать.
Потом, походив немного, подошел он к Коленкуру и, ударив его легонько по щеке, сказал:
— Ну! Что же вы ничего не говорите, старый куртизан петербургского двора? Что, лошади генерала готовы? Дайте ему моих, ему предстоит длинный переезд.
Потом, оборотясь к Бертье:
— Александр, вы можете дать генералу прокламацию, — это не секрет.
Этим кончилась моя поездка.

Боевые действия в первый месяц войны

Первый удар Наполеон намеревался обрушить на Вильно, против 1-й армии, куда он направил группу Е.Богарне. Однако удар пришелся по пустому месту: в соответствии с принятым планом 1-я армия отошла через Свенцяны к Дриссе, и, когда французы подошли к Вильно, русских войск там уже не было.
8 июля 1-я армия заняла Дрисский лагерь. У Наполеона созрел новый стратегический замысел: воспрепятствовать соединению 1-й и 2-й армий, разбить их по частям и стремительно двинуться к Москве. Наполеон поставил Жерому задачу разгромить 2-ю русскую армию, но Жером, заняв Гродно, задержался там до 4 июля.
Багратион же 28 июня выступил из Волковыска на Минск. 30 июня Багратион получил приказание двигаться на Новогрудок для содействия 1-й армии, но, когда 4 июля 2-я армия достигла Новогрудка, выяснилось, что ей угрожает охват превосходящими силами врага, так как Наполеон направил из Вильно на Минск корпус маршала Даву (50 тысяч человек) с целью отрезать 2-ю армию от 1-й.
Багратион двинулся на Минск через Новосвержень, а затем, отражая атаки противника с тыла, повернул на Несвиж.
В Дриссе русское командование убедилось, что в создавшейся обстановке (огромное превосходство сил врага, увеличившийся разрыв со 2-й армией и невозможность взаимодействия с нею) пребывание в лагере 1-й армии грозит поражением. На военном совете было решено отказаться от плана Фуля и объединить обе армии.
14 июля 1-я армия покинула Дрисский лагерь, оставив там для прикрытия петербургского направления корпус П.Х.Витгенштейна, и начала отход через Полоцк на Витебск.
Итак, для оказания сопротивления тем 400 тысячам человек, которых вел с собой Наполеон, Александр I имел или рассчитывал иметь в своем распоряжении пять армий: во-первых, 24 тысячи человек на севере под командой Витгенштейна (это войско вначале было занято подготовкой к обороне Риги); во-вторых, впереди Двины, от Диннабурга до Витебска, 110 тысяч человек, так называемую 1-ю Западную армию под начальством военного министра Барклая де Толли; в-третьих, впереди верховьев Днепра, от Смоленска до Рогачева, — 2-ю Западную армию в составе 37 тысяч человек, под командой Багратиона; в-четвертых, несколько южнее — «обсервационную армию» в 46 тысяч человек, под начальством Тормасова; в-пятых, на самом юге — 60-тысячную армию, прибывшую из Румынии, под начальством адмирала Чичагова. Всего — войско в 267 тысяч человек, которое предполагалось усилить новыми рекрутскими наборами и ополчением.
Но так как армия Витгенштейна, которую предполагалось пополнить войсками из Финляндии, стеснена была в своих действиях маршалом Удино, а позднее Макдональдом и Гувионом-Сен-Ожером, и так как армии Тормасова и Чичагова находились под угрозой корпусов Рейнье и Шварценберга, царь имел под рукой только армии Барклая де Толли и Багратиона, всего — 147 тысяч человек.

Деревня в начале войны (свидетельство Д.Свербеева)

В одно утро, в конце июня или в начале июля, заговорили, что явился из Москвы к батюшке нарочный от дяди моего Обрескова, — вещь никогда небывалая.
Испуганный чем-то, В.Н.Никольский позвал меня к отцу в кабинет и сам вошел со мной. Отец молча дал мне в руки рескрипт императора Александра к президенту Государственного совета, князю Салтыкову, и приказ по армиям. Наполеон перешел Неман и вступил в Россию. Я от слез не мог кончить чтение и убежал к себе.
Роковая весть меня переродила. Детство мое кончилось; я вырос в один день нравственно и умственно разом несколькими годами; с тех пор я начал понимать, мыслить и выражать мои мысли без обычной детской застенчивости. Отец допускал меня к участию в разговорах, и меня снисходительно слушали; одним словом, я начал другую жизнь.
Удалившись в горьких слезах в свою комнату, как я уже сказал, в какой-то молитве выразил я всю мою скорбь, в ней просил я Бога допустить и меня, 12-летнего отрока, стать в ряды защитников отечества. Никольский, увидев этот плач о родине на моем письменном столе, показал его моему отцу. Меня приласкали с необыкновенною нежностью, но о желании моем сразиться с врагом не было говорено ни слова.
Вечером, перед тем, как идти спать, отец объявил, что мы через три или четыре дня едем в Солнышково, и дорожные сборы начались с раннего утра.
В доме нашем всё становилось тише и унылее. Батюшка послал верст за 15 за каким-то известным ему священником, и старичка привезли. В субботу, вечером, в тот же самый день, отец, не говея, как это обыкновенно водится, и не говоря никому ни слова о своем намерении, удалился со священником в свой кабинет, где пробыл около часа; возвратясь оттуда в гостиную к вечернему чаю, сказал, что он сейчас исповедался и что завтра будет приобщаться Святых Тайн. Тут же позван был управляющий Илья Шилов, и ему было приказано с вечера известить наших крестьян всех деревень, чтобы они пришли утром в воскресенье к обедне, а потом сходились бы на барский двор...
В церкви, тогда еще деревянной и не обширной, ранее обыкновенного собралось великое множество народа, какое в нашем селении собиралось только в самые большие праздники. Подходя к Царским Вратам для принятия Святых Тайн, отец мой три раза преклонил свою седую голову пред предстоящими, лицо его сияло каким-то торжественным умилением и в то же время решимостью на какой-то таинственный подвиг. Таким я никогда, ни прежде, ни после, его не видал.
Когда после обедни на обширном нашем дворе собралась вся сходка (на ней было человек до 200, не считая дворовых, стоявших особо), он, взяв меня за руку, вышел к крестьянам и прочел им весьма трогательное воззвание, приглашая каждого по возможности пособить православному нашему царю в общем бедствии деньгами и вызывал охотников идти против врага, замыслившего в сатанинской своей гордости разорить нашу веру и покорить себе нашу милую родину. «Сам я, — говорил он им, — семидесятитрехлетний старец, пойду перед вами и возьму с собой на битву этого отрока, моего единственного сына. Братцы! Подумайте, переговорите между собой, — время не терпит. Через полчаса или час я приду узнать ваше решение. Знайте, однако, что в моих словах нет никакого вам принуждения; вы вольны делать, что хотите и как знаете».
Крестьяне всей гурьбой низко поклонились отцу; старики были в слезах. Варфоломеевич, во главе дворовых, чуть не ревел и первый вызвался быть охотником: он бывал в сражениях, и в нем заговорила старая его военная косточка. Когда мы удалились, крестьяне зашумели, как пчелиный рой; мы через час воротились. Управляющий с конторщиком записали длинный ряд имен тех, который объявили себя жертвователями. Денег насчиталось до 500 руб.

Приезд Александра в Москву (из воспоминаний С.Глинки)

Около трех часов пополудни, надев в петлицу золотую мою медаль, чтобы свободнее протесняться сквозь бесчисленные сонмы народа, пошел я вслед за ними, желая прислушаться к мнению народному и прибавить новую статью в «Русский вестник».
Не вмещая в стенах своих радости и восторга, казалось, что вековая Москва, сдвинувшись с исполинского основания своего, летела навстречу государю. Все сердца ликовали; на всех лицах блестело веселье. Дух народный всего торжественнее высказывается в годину решительного подвига. В часы грозной, в часы явной опасности, народ русский подрастает душою и крепчает мышцею отважного.
Размышляя о дивном полете духа русского, часу в шестом вечера очутился я на Поклонной горе, где тогда была дубовая роща. Земля как будто бы исчезла под сонмами народа; иные читали воззвание к первопрестольной столице Москве; другие спокойно и с братским радушием передавали друг другу мысли свои.
Под шумом бурь исчезает личность, и сердца сродняются союзом общей опасности. Речи лились рекою и пламенели рвением любви. Вмешивался и я в разговоры, но еще охотнее прислушивался к живым и, так сказать, самородным изречениям духа русского.
Между тем донеслась в рощу молва, что у заставы Драгомиловской народ намерен выпрячь лошадей из государевой коляски и нести ее на плечах до Кремля. Сонмы народа, сидевшие на Поклонной горе, без всякого постороннего возбуждения и, как будто бы смолвясь душами и мыслию, воскликнули:
— Не уступим! Мы впереди; мы скорее поспеем, мы на себе понесем коляску государеву оттуда, где ее встретим!
Потом, оборотясь ко мне, сказали:
— А вы, ваше благородие, ведите нас! Я провозгласил: «Ура! Вперед!» — и тысячи голосов повторили «Ура! Вперед!»
Всё быстро двинулось. Воздух огласился звуками родных песен; шапки и шляпы летели вверх.
В это время душевного разгула народного Федор Федорович Кокошкин возвращался из Подмосковной. Увидев меня и за мною народ, он приказал остановиться коляске и спросил:
— Сергей Николаевич! Куда идешь?
— Веду к государю народ, — отвечал я.
1812 года июля 11-го порывистый дух народа сделал меня вождем своего усердия. Начинало смеркаться. Песни и ура не умолкали. На закате солнца мы были на семнадцатой версте. Останавливая всех проезжих, народ спрашивал:
— Скоро ли будет государь?
Наконец, около десяти часов услышали, что государь остается в Перхушкове, где находился тогда и граф Ростопчин.
В ту же ночь известил я, где следовало, что народ, по собственному порыву душ своих, двинулся навстречу государю и что разошелся с сокрушением сердечным, а потому и просил, чтобы на другой день напечатать что-нибудь ободрительное для народа.
Не знаю, почему приказано было за мною присматривать. Но это не обеспокоило меня. Не отставая усердием от общего дела, я не забегал вперед и не заботился о слухах. Идите наряду с необычайными обстоятельствами: они сами укажут вам место. Мелкие происки и увертливые искательства истощают дух. Берегите его для тех случаев, когда он может действовать явно, не уклоняясь со стези, проложенной обстоятельствами, не вынужденными, а вызванными голосом времени и правительством.
«Не целый день светит солнце утреннее». Солнце утреннее, блеснувшее над башнями Кремля и златыми главами церквей, увидело Москву в полноте жизни и движения. Заходившее солнце проводило сонмы народные, безмолвно возвращавшиеся в стены города. Какой переход от «утра» до «вечера»! Переход целой жизни человеческой, «исторической» и «нравственной».

Суждения и свидетельства Михаила Барклая де Толли

Таким образом, операционный план Наполеона, чтобы нас разбить по частям, совершенно расстроился. Одно только и удалось ему, что, дав корпусу маршала Даву направление прямо на Минск, предупредил в сем пункте князя Багратиона, почему сей последний и взял направление свое на Несвиж, и оттого удалился от 1-й армии.
...По соединении обеих армий состояло под ружьем около 110 тысяч, противу коих между Двиной и Днепром стоял Наполеон с 250 000. Атаковать его при таких несоразмерных силах было бы совершенное сумасшествие; почему я и должен был удовлетвориться только тем, чтобы беспокоить его одними легкими войсками.