Было только два занятия, которые свободный
грек считал достойными себя, потому что они были самые древние:
крестьянский труд и военный труд.
Крестьянским трудом жить было все тяжелее:
не успевала земля оправиться от одного междоусобного разорения, как на
нее обрушивалось новое. И разорившиеся люди переходили на военный труд:
чтоб не быть добычей, становились добытчиками. Если свое государство
отдыхало от войны, они нанимались на службу к другому. «Им война — это
мир, а мир — война», — говорил о наемниках царь Филипп Македонский.
История нового времени — это мир с
прослойками войны, история Греции — война с прослойками мира.
Чередование войны и мира казалось грекам естественным, как смена времен
года. Собственно мира даже не бывало: заключались только перемирия, да и
те нарушались. Воевали не для завоевания: держать в покорности
завоеванную область было трудно даже Спарте. Воевали, чтобы помериться
силами и вознаградить себя за победу грабежом; а так воевать можно было
до бесконечности. Выходили в поход в мае, когда шла жатва озимых; если
побеждали, то жгли поля и грабили дома, а если нет, то это делали
противники. Осенью, к сбору оливок и винограда, расходились по домам.
Сперва в такие походы ходили всем народом, способным носить оружие.
Потом, после кровопролитий большой войны Афин и Спарты, призадумались и
стали беречь людей. Тут-то и появился спрос на наемников — на тех, кто
готов воевать не за свое, а за чужое дело.
Многие из наемников погибали, немногие
возвращались с добычей и поселялись на покое, зычно хвастаясь чудесами,
которые они видели, и подвигами, которые они совершали в дальних
походах. «Хвастливый воин» стал таким же постоянным героем комедии, как и
прихлебатель-парасит. Иные им завидовали. Кто-то сказал: «Вот как война
выручает бедняков!» Ему напомнили: «И создает много новых».
Наемники ничего не умели, кроме как
воевать, зато воины они были несравненные. Многие были слишком бедны,
чтобы завести тяжелое оружие и сражаться в строю. Они бились в холщовой
куртке вместо панциря, в кожаных сапогах вместо поножей, с легким щитом в
виде полумесяца. Они осыпали вражеский строй дротиками, а потом
отбегали, и железные латники не могли их догнать. А когда афинский вождь
Ификрат дал им вместо коротких копий длинные, оказалось, что они могут
принять бой даже в строю.
Раньше битвы были простые: два войска
латников выстраивались друг против друга и шли стенкой на стенку, а
немногочисленная конница прикрывала фланги. Теперь вести бой стало
искусством: нужно было согласовать действия и легковооруженных, и
тяжеловооруженных, и конницы. «Руки войска — легковооруженные, туловище —
латники, ноги — конница, а голова — полководец», — говорил Ификрат.
Полководец должен быть не только храбр, но и умен. Говорили: «Лучше
стадо баранов во главе со львом, чем стадо львов во главе с бараном».
Фиванскому полководцу Пелопиду доложили, что на него собирают новое
войско; он сказал: «Хороший флейтист не станет тревожиться оттого, что у
плохого флейтиста — новая флейта». Соперник афинского полководца
Тимофея хвастался ранами, полученными в первых рядах схватки. Тимофей
сказал: «Разве там место полководцу? Мне в бою бывает стыдно, даже если
до меня долетит стрела».
Ификрат и Тимофей — эти два полководца
вернули афинскому оружию его былую славу. Им удалось даже восстановить
Афинский морской союз. (Правда, ненадолго: союзники помнили афинские
вымогательские привычки и при первом нажиме покинули афинян.) Особенно
удачлив был Тимофей: живописцы рисовали, как он спит, а над его головою
богиня Удача рыбацкой сетью ловит ему в плен города. Этот Тимофей был не
только вояка — он учился у философа Платона и на его бедных обедах
слушал его умные беседы. Он говорил Платону: «Твоя еда хороша не когда
ее ешь, а когда о ней вспоминаешь».
Тимофею один из товарищей сказал перед
боем: «А отблагодарит ли нас родина?…» Тимофей ответил: «Нет, это мы ее
отблагодарим». Это был хороший ответ, но и у товарища были основания для
его вопроса. После горького опыта с Алкивиадом афинское народное
собрание не доверяло своим полководцам: если они побеждали, то их
подозревали в стремлении к тирании, если были побеждены — то в измене.
Некоторым удавалось отделаться от суда
шуткою. Одного военачальника обвинили: «Ты бежал с поля боя!» Он
ответил: «В вашей компании, друзья!»
Другим приходилось труднее. Ификрата
обвинили в подкупе и измене. Он спросил обвинителя: «А ты бы мог
предать?» — «Никогда!» — «Так почему же ты думаешь, что я бы мог?»
Обвинитель был потомок тираноубийцы Гармодия, Ификрат — сын кожевника;
обвинитель попрекал его безродностью. Ификрат ответил: «Мой род мною
начинается, твой — тобой кончается».
Все больше греков уходило из дому туда,
где лучше платили. А лучше всего платили в Персии. Когда Александр
Македонский воевал с последним персидским царем, то он встретил в его
войсках не только азиатов, но и наемных греков, и это были лучшие
царские бойцы. |