Если посмотреть на карту Греции и
вспомнить историю Греции, то откроется любопытная закономерность: сила
Греции постепенно сдвигалась с востока на запад. Когда-то, при Фалесе
Милетском, самыми цветущими были города малоазиатской Ионии. После
персидских войн самым сильным государством стали Афины. Разбитые
Спартой, они ослабели, зато вдруг возвысился (ненадолго, но ярко)
западный их сосед — беотийские Фивы. Потом западнее Фив еще быстрее
набрала и потеряла силу Фокида, потом Этолия; дальше было море, а за
морем новый хозяин мира — Рим.
Сейчас очередь была за Фивами. До сих пор
они были городом большим, но тихим, жили по дедовским законам, повинуясь
знати, числились союзниками спартанцев и мирно терпели в своей крепости
Кадмее спартанский гарнизон. Теперь они восстали, сбросили спартанскую
власть, завели такую же демократию, как в Афинах, и десять лет ходили
освободительными походами по всей Греции. Вождями Фив в это славное
десятилетие были два друга — Пелопид и Эпаминонд.
Пелопид был знатен, богат, горяч и щедр,
Эпаминонд — беден, нелюдим и серьезен. Пелопид командовал фиванской
конницей, Эпаминонд — пехотой. И благодаря Эпаминонду фиванская пехота
сделала чудо: нанесла непобедимым спартанцам такое поражение, после
которого власти Спарты над Грецией навсегда пришел конец.
Борьба началась с падения Кадмеи.
Спартанского начальника в Кадмее звали Архий. К нему на пир принесли
донос о том, что в Фивах против спартанцев готовится заговор. «Это
важное дело? — спросил Архий. — Тогда не на пиру, тогда — завтра». До
завтра он не дожил: на этом пиру его и убили. Его отряд сдал крепость за
право выхода с оружием в руках. Когда сдавшиеся вернулись в Спарту, их
всех казнили за унижение спартанской чести.
Спартанское войско двинулось на Фивы.
Выходить против него было страшно. Гадатели бросили жребий: часть
жребиев выпала благоприятных, часть неблагоприятных. Эпаминонд разделил
их на две кучки и обратился к фиванцам: «Если вы храбры, то ваши жребии —
вот, если трусливы — то вот».
Перед боем жена просила Пелопида поберечь
себя. Он ответил: «Это надо советовать простому воину, а дело полководца
— беречь других».
Войска сошлись близ города Левктры. Пелопиду сказали: «Мы попались неприятелю». Пелопид возразил: «А почему не он — нам?»
Фиванцы выиграли битву, потому что Пелопид
и Эпаминонд выстроили войска по-новому: одно крыло усилили, другое
ослабили и пошли на спартанскую фалангу не ровным строем, а сильным
крылом вперед. Маневрировать фаланга умела плохо, перестроиться не
успела и была смята сперва на одном крыле, а потом и повсюду. Поле боя
осталось за фиванцами; спартанцы прислали просить о выдаче им мертвых
для погребения. Чтобы они не могли преуменьшить свои потери, Эпаминонд
позволил подбирать мертвых не всем сразу, а сперва спартанским
союзникам, потом спартанцам. Тогда и стало видно, что одних спартанцев
пало больше тысячи.
Весть о страшной битве пришла в Спарту в
день праздника. Шли состязания в пении. Эфоры разослали по домам
извещения о павших, воспретили всякий траур и продолжали надзирать за
состязаниями. Родственники павших приносили богам жертвы и радостно
поздравляли друг друга с тем, что их близкие пали героями; родственники
спасшихся казались убиты горем. Лишь спустя три года, когда спартанцам
удалось одержать победу над союзниками Фив, не потеряв ни одного
человека, — она вошла в историю как «бесслезная битва» — прорвались
настоящие чувства. Правители поздравляли воинов, женщины ликовали,
старики благодарили богов. А ведь когда-то победа над неприятелем была в
Спарте таким обычным делом, что даже в жертву богам не приносили
ничего, кроме петуха.
Фиванцы вторглись в Пелопоннес, подошли к
самой Спарте. Все пелопоннесские союзники отложились от Спарты. В городе
не было войск. Навстречу врагу вышла горстка стариков с оружием в
руках. Пелопид и Эпаминонд не унизились до такой битвы и отступили.
Был праздник, фиванцы пели и пили,
Эпаминонд один бродил в задумчивости. «Почему ты не веселишься?» —
спросили его. «Чтобы вы могли веселиться», — ответил он.
От побед приходит самомнение: народу стало
казаться, что Эпаминонд мог бы сделать для Фив еще больше, чем сделал.
Его привлекли к суду за то, что он командовал войском на четыре месяца
дольше положенного. Он сказал: «Если вы меня казните, то над могилой
напишите приговор, чтобы все знали: это против воли фиванцев Эпаминонд
заставил их выжечь Лаконию, пятьсот лет никем не жженную, и для всех
пелопоннесцев добиться независимости». И суд отказался судить
Эпаминонда.
Эпаминонд не богател в походах. У него был
только один плащ, и, когда этот плащ был в починке, Эпаминонд не
выходил из дому. Пелопида упрекали за то, что он не поможет другу, —
Эпаминонд отвечал: «Зачем деньги воину?» Персидский царь прислал ему
тридцать тысяч золотых — Эпаминонд ответил: «Если царь хочет добра
Фивам, я и бесплатно буду ему другом, а если нет — то врагом».
Пелопид попал в плен к фессалийскому
тирану Александру Ферскому. Он держался так гордо, что Александр
спросил: «Почему ты так стараешься скорее умереть?» — «Чтобы ты стал
ненавистнее и скорее погиб», — ответил Пелопид. Он оказался прав:
Александр вскоре был убит.
Пелопид остался жив. Он погиб через
несколько лет, в бою. Перед битвой ему сказали: «Берегись, врагов
много». Он ответил: «Тем больше мы их перебьем». Из этой битвы он не
вернулся.
Эпаминонд тоже погиб в бою — в бою под
Мантинеей, на котором кончилось десятилетнее фиванское счастье.
Раненого, его вынесли из схватки и положили под деревом. Битва уже
кончалась. Он попросил, позвать к нему Даифанта. «Он убит». — «Тогда
Иолаида». — «И он убит». — «Тогда заключайте скорее мир, — сказал
Эпаминонд, — потому что больше в Фивах нет достойных полководцев». Он
впал в забытье, потом спросил, не потерял ли он щит. Ему показали его
щит. «Кто победил в бою?» — «Фиванцы». — «Тогда можно умирать». Он
приказал вынуть из раны торчавший в ней дрот, хлынула кровь. Кто-то из
друзей пожалел, что он умирает бездетным. Эпаминонд сказал: «Мои две
дочери — победы при Левктре и Мантинее». |