На войне всего сильнее меч, в мире — речь.
(Приписывается Сократу)
Сто
лет назад об Афинах говорили: «Кто был в Афинах и добровольно покинул
их, тот верблюд». Теперь стали говорить: «Афины — это заезжий двор:
каждому охота там побывать, но никому неохота там жить».
Тогда Афины были богаты и прекрасны,
потому что собирали дань с союзников. Теперь дань кончилась, нужно было
решать, как жить дальше. Или переходить на положение мирного
второразрядного города, получающего медленный, но верный доход с морской
торговли, или пускаться в отчаянные войны в надежде на случайную, но
большую добычу. Первый путь предпочитали богачи: торговый доход оседал в
их сундуках. Второй путь предпочитали бедняки: военная добыча шла в
казну и праздничными раздачами делилась между всеми гражданами.
Не надо забывать, что войска теперь были
обычно наемнические, и война, стало быть, велась деньгами. Это значит,
что деньги на снаряжение войск и флота беднота собирала с богачей, а
сама часто даже не выходила ни в поле, ни в море. Понятно, что за такие
войны часто голосовали не думая, а потом приходила расплата. Оратор
Демад говорил: «Чтобы проголосовать за мир, афинянам сперва надо одеться
в траур».
Решались споры и сводились счеты в
народном собрании и в суде. Суда не удавалось миновать ни одному
политику, даже удачливому: полководца всегда можно было привлечь за то,
что он-де неполностью использовал победу, а мирного оратора — за то, что
он подал народу не лучший возможный совет. Появились настоящие
шантажисты, которые являлись ко всякому заметному человеку и грозили
привлечь его к суду. От них откупались, лишь бы они оставили в покое.
Называли их «сикофанты», а сами о себе они говорили: «Мы — сторожевые
псы закона». Оратора Ликурга упрекали, что он слишком уж много тратит
денег, откупаясь от сикофантов. Ликург отвечал: «Лучше уж давать, чем
брать!»
Свода законов в Афинах не было, судебные
заседатели выносили приговоры больше по гражданской совести: если
хороший человек, то и вину простить можно. Главным становилось не
доказать, была ли вина, а убедить, что обвиняемый — хороший (или,
наоборот, плохой) человек. А для этого нужно было ораторское дарование. И
ораторы становятся главными людьми в Афинах.
При Перикле ораторы полагались только на
талант и вдохновение — теперь ораторы изучают свое дело, пользуются
правилами, заранее сочиняют и сами записывают свои речи. Правила
ораторского искусства начали вырабатывать еще софисты. При подготовке
речи нужно было заботиться о пяти вещах: что сказать, в каком порядке
сказать, как сказать, как запомнить, как произнести; о четырех разделах —
вступлении, изложении, доказательствах, заключении; о трех достоинствах
стиля: ясности, красоте и уместности. Впрочем, теория теорией, а когда
великого Демосфена спросили, какая из пяти частей красноречия главная,
он ответил: «Произнесение». А во-вторых? — «Произнесение». А
в-третьих? — «Тоже произнесение».
Старейшиной афинских ораторов был Исократ.
Сам он не выступал с речами — был слаб голосом и застенчив характером.
Но все молодые мастера красноречия были его учениками. Он говорил: «Я —
как точильный брусок, сам не режу, а других вострю» — и добавлял: «С
учеников я беру по десять мин, но кто меня самого научил бы говорить с
народом, тому бы я и тысячи не пожалел». Молодой Демосфен, придя к нему,
сказал: «У меня нет десяти мин; вот две — за пятую часть твоей науки».
Исократ ответил: «Хорошая наука, как хорошая рыба, не разрезается на
куски: бери всю!» Афинян он учил бесплатно.
Ораторское мастерство мерится успехом.
Оратор Лисий сочинил защитную речь для одного ответчика, тот прочел ее
несколько раз и сказал: «С первого раза она прекрасна, но чем больше ее
перечитываешь, тем больше видишь натяжек». — «Отлично, — сказал Лисий, —
судьи-то и услышат ее только один раз». Сам Демосфен сочинил однажды
речи и для истца и для ответчика сразу: они боролись перед судом словно
двумя мечами от одного оружейника. Чтобы разжалобить суд заслугами
подзащитного, иной защитник обнажал ему грудь, показывал на шрамы: «Вот
что он претерпел за вас!» Оратору Гипериду пришлось защищать красавицу
Фрину — он разорвал на ней одежду: «Посмотрите: может ли такая
прекрасная женщина быть виновной?» Фрину оправдали, но издали закон,
чтобы судьи выносили приговор, не глядя на обвиняемых.
Видя такие ораторские приемы, народ и
здесь привыкал чувствовать себя зрителем, а не участником — пользоваться
правом на праздность. Однажды Демад говорил в народном собрании. Дело
было важное, но скучное, и его не слушали. Тогда он остановился и начал
рассказывать басню: «Деметра, лягушка и ласточка шли по дороге.
Очутились они на берегу реки. Ласточка через нее перелетела, а лягушка в
нее нырнула…» И замолк. «А Деметра?» — закричал народ. «А Деметра стоит
и сердится на вас, — отвечал Демад, — за то, что пустяки вы слушаете, а
государственных дел не слушаете». |